Десятый пункт

Часто ли вы обращали внимание на правила пользования метрополитеном? Наверное, уже никто и не помнит, каким был последний пункт этих правил. Скорее всего, он уже и не сохранился ни на одном отпечатанном экземпляре. В нашей подземке я видел его лишь единожды. В метрополитенах других городов этот пункт тоже постарались убрать, чтобы не будоражить население.

Так получилось, что мне часто приходится ездить на метро, как и огромному числу людей. В поисках времяпрепровождения в пути взгляд нередко натыкается на эту обрамлённую сероокрашенным металлом бумажку. Я думал, что уже неплохо её изучил, поэтому был очень удивлён, встретив на ней предпоследним пунктом нечто для меня новое. Эти правила висели в вагоне старого образца, с ещё яично-жёлтыми рельефными стенками и деревянными оконными рамами. Такие вагоны изредка попадались мне по пути, но подобных правил я в них больше не видел.

Возможно, вам знакомо ощущение, когда вы выхватываете из картины окружающего мира какую-то неожиданную деталь, и она становится ключом к объяснению цепочки странных якобы не связанных между собой событий, которые незаметно происходят в вашей жизни, привычно принимаемые за абсолютную норму. Мозг отказывается задаваться вопросами или обращать внимание своего обладателя на подобную ерунду. Общаясь с людьми повышенной чувствительности, я нередко слышал, что они на дух не переносят поездки в метро и лучше доплатят в наземном транспорте с пересадкой, чтобы добраться до цели. Многих беспокоили звуки, сопровождающие движение вагонов; тем же некоторым, кто был вынужден в силу обстоятельств пользоваться услугами метрополитена, приходилось включать свои плееры на максимальную громкость лишь бы не слышать за стуком колёс посторонний скрип и скрежет. Часто людей угнетали совсем не звуки. Бывало, поезд замедлял свой ход и останавливался в тоннеле. На смену какофонии колёсных пар приходила закладывающая уши ватная тишина. Даже музыка из наушников, шелесты одежды вязли в ней. Обнаружившиеся во всеобщем молчании разговоры смолкали сами собой. Хуже всего было, когда притухали освещающие вагон лампы. Оторванные от бурлящего потока жизни толщей земли люди замирали в напряжённом молчании. Иногда поезду удавалось продолжить своё движение с первого раза, нередко же на это уходило несколько попыток, но так или иначе яркому свету фар удавалось прорвать скопившуюся за стеклом машиниста тьму и проложить дорогу к станции. Остановки метрополитена с их ярким освещением не волновали подземных путешественников, а напротив, успокаивали напряжённые нервы особо трепетных людей.

Как-то я беседовал с одним стариком. Он работал машинистом подземного поезда и на свою беду обладал поразительной чувствительностью к подобной «мистике», как он её называл. Работа давалась ему с трудом, постоянное чувство тревоги он приучился глушить небольшими порциями спиртного. Постепенно это переросло в пагубную привычку и привело к его увольнению. Правда, как он мне рассказывал: «я уже был готов самостоятельно бросить эту чёртову контору, только больше бы не видеть эти проклятые тёмные переезды». Повышенная восприимчивость, сделав алкоголиком, привела его в один из притонов, куда попадают опустившийся люд. Находясь там по одному делу, я и заприметил его синюю рабочую куртку. «За полное освещение метро, будь оно проклято!» — провозглашал старик тост под смех собутыльников. Его одежда вкупе с тостами мне показалась странной для бара, тем более что компания не походила на слёт работников подземки. Сумев отвлечь старика и усадить за свой стол, я попытался расспросить его о причине такого странного поведения.

Старик оказался крепким выпивохой и довольно подозрительным типом. Кое-как успокоив, что не отношусь к каким-либо органам, я расположил его к себе. Я начал разговор издалека и потихоньку подбирался к заинтересовавшей меня теме. Мне и раньше приходилось слышать кое-какие истории о подземке, но все они были от третьих лиц и больше походили на городские байки. Сейчас же передо мной сидел живой свидетель чего-то необычного для нашей повседневной жизни, свидетель, могущий утолить разгоревшийся костёр моего любопытства.

«Никогда не обманывайся ярким светом ламп на подземных станциях» — говорил старик. «Метро — это гиблое место, но хуже всего эти чёртовы переезды. Живым людям надо ходить под солнцем, им нет места под землёй, а на такой глубине нет места даже для мёртвых». Периодически рассказчик начинал бранить городскую власть за недоразвитие наземного транспорта, и мне с трудом удавалось вернуть разговор в нужное русло. Наконец он подошёл к приключившемуся с ним. «Я давно подозревал, что дело в этих перегонах нечисто. Это было на самом длинном из них — между Елизаровской и площадью Александра Невского. Я вёл состав без пассажиров, на так называемой обкатке состава. Не представляю, что случилось бы будь со мной люди». Поседевший машинист махом опрокинул в себя полную рюмку и, подождав, когда принесут ещё, продолжил. «Сначала всё шло как обычно. Ровный ход, череда светлых ламп в тоннеле, стук колёс — всё как положено. Нужно тебе сказать, что в этом месте путь не прямой, а с лёгким изгибом, таким, что станция скрывается за поворотом. И вот сначала мне не понравилось освещение. На головном вагоне установлены фары с повышенным световым потоком, но по мере движения состава свет их тускнел, как будто на пути что-то вставало. Вскоре это стало напоминать какой-то туман, дымку, через которую уже с трудом пробивался свет. Удивлённый подобным обстоятельством я попробовал дозвониться до дежурного, чтобы узнать или предупредить о случившемся, но связи не было. Я сбавил скорость, и некоторое время ехал так. Этот перегон длится целых четыре километра и с моей скоростью в 40 км/ч я должен был уже его проехать. Я посмотрел на циферблат часов и меня как будто пронзил ток — я ехал уже 8 минут, понимаешь?!!» — старик хрипел, схватив меня за рукав. Его лицо побледнело от воспоминаний, несмотря на выпивку, которую он начал поглощать в чудовищных количествах.

«Потрясённый временем, я увеличил скорость и проехал ещё с километр. Станции не было, и я, не зная, что делать, остановил состав. Вокруг моей кабины была уже не дымка, а настоящая темнота, стен тоннеля видно не было, только свет фар еле падал на уходящие во мрак рельсы. Когда поезд остановил движение, мне показалась, что тьма набросилась на мой состав, резко надвинулась стеной, словно нас укутало в чёрное покрывало. Я не был тогда пьян!!» — бывший машинист вдруг вскричал, брызгая слюной и разлив очередную рюмку. Его глаза вылезли из орбит, а на лбу выступили капли пота. «Я не был тогда пьян, но полез за бутылкой, когда поглядел в боковое зеркало. Вокруг кабины стоял мрак, а в зеркале отражался тоннель перегона без какого-либо признака моих вагонов! Я боялся протереть эту чёртову стекляшку или же оглянуться и посмотреть на свои вагоны, чтоб убедить себя, что это всё мираж.

«Не знаю, сколько я сидел в ступоре, на автомате отхлёбывая из бутылки, но тут случилось нечто, что повергло меня в дикий ужас. Мой состав с резким визгливым скрежетом начал сдвигаться назад, как будто что-то его тянуло!! Страх вышиб у меня последние остатки самообладания и лишь на рефлексе я включил двигатель. Поезд еле смог преодолеть тянущую его назад силу! Фары, включённые максимально ярко, резали окружающую темноту, и на границе света мрак бурлил и вскипал, словно река на порогах. Я допил бутылку коньяка за считанные секунды. В какой-то момент поезд вынырнул в привычный тоннель. К счастью, нас разделяла приличная дистанция с впереди идущим составом, иначе быть катастрофе. Впрочем, я тогда об этом не думал. Светильники адаптационного освещения вихрем промелькнули мимо меня. Резко затормозив на станции, я пулей вылетел из кабины и сбежал. После меня поймали, обвинили в пьянстве и рассчитали… Не доверяй метрополитену, сынок». Последние слова старик шептал, уже обмякнув на протёртом диване. Он вырубился.

Я заплатил по счёту и вышел на свежий воздух. Дыша полной грудью и глядя на солнце, я не принял всерьёз рассказ старика, посчитав за пьяный бред и попытку оправдать вылет с работы. Но увиденный экземпляр правил заставил вспомнить об этом рассказе и снова усомниться в безопасности окружающей меня действительности. После я пытался разыскать старика-машиниста, чтобы подробнее расспросить, но мне рассказали, что после очередной дикой попойки его нашли мёртвым в канаве. Видимо, он умер от алкогольного отравления или же просто захлебнулся в этой луже.

С тех пор я с настороженным подозрением отношусь к подземке и стараюсь больше передвигаться на наземном транспорте. Если же попадаю в метро, мой взгляд невольно обращается в сторону правил пользования Петербургским метрополитеном, пытаясь отыскать удалённый предпоследний десятый пункт, который гласил «При остановке состава и отсутствии освещения пассажирам запрещено всматриваться в темноту за стеклом».