Любой ценой

Глава 1
Я всегда была чудовищем. Смотря в зеркало, я видела, как монстр улыбается мне из своего стеклянного мира, растягивая ужасно тонкие губы, вышитые грубыми нитками госпожи природы. Мне становилось противно, хотелось отвернуться, но я не могла, ведь нужно было закончить, нужно было скрыть хотя бы часть своего безобразного лица.
Я ненавидела в себе абсолютно все: нос, что казался поросячьим пятачком; густые, черные брови, что кустами разрастались на коже; маленькие, впавшие глазки, сокрытие за тонким забором длинных ресниц. А моя фигура, хотя люди ее хвалили, была похожа на грушу: до ужаса маленький бюст и огромные бедра, на которые свисал живот, расчерченный синими венами. Каждый раз я едва ли сдерживала рвоту, было страшно от одной мысли, что я действительно так выгляжу, что я действительно так отвратительна…
* * *
Опираясь об старый, ржавый умывальник, симпатичная, миниатюрная студентка рассматривала свое отражение. Искала порок, что язвами обезобразил бы чистую, молодую красоту.
Ее шелковые, черные локоны водопадом струились по спине и гейзерами вспучивались на концах. Аккуратный бархатный ободок оборачивал череп, забирая с лица непослушные пряди, а из-под длинных, изящных ресниц изумрудами блестели глаза. Пышные, красные губы бутоном распустились в немом упреке:
— Я потолстела, — вырвалось недовольство Молли Чейни, эхом отбиваясь от стен. Крепко стиснув зубы, что жемчугом выглядывали из неприкрытого рта, школьница со всей силы ударила кулаком по кафелю, укрывшему потресканную штукатурку. Кровь взорвалась яростным фонтаном, замысловатыми узорами украшая и без того травмированную руку. Молли ее порезала, когда готовила себе завтрак сегодня утром и хорошо за это получила, так что пришлось потратить еще час на то, чтобы замазать огромный синяк на лбу.
— Черт, — беспомощно сложившись пополам, прорычала брюнетка. Она проиграла. Снова проиграла глупой Долорес Харви. Но почему? Чем эта шл**ха лучше?
— Богатенькая мамочка, — нервно рассмеялась Молли — ну конечно, конечно. Тварь.
Закрыв лицо руками, девушка глубоко вдохнула холодный, свинцовый воздух, что камнем опускаясь на дно легких, вызывал легкий дискомфорт. Помнится, она так радовалась, когда закончила исследование, а теперь все эти бумаги, вся ее работа покоится в мусорном ведре, изорванная вклочья ее собственной матерью. Чейни чувствовала, что слезы вот-вот вырвутся наружу, разрезая прозрачную пленку слизистой, но она не должна плакать. Плачут только слабые, а она- воин, воин, кой-создан побеждать.
— Молли, — барабанами ударил в уши грубый тон ее матушки, Марии Чейни, сбивая с мыслей — если ты сейчас же не выйдешь, маленькая дрянь, клянусь Богом, останешься тут.
— Да, мамочка! — резко отозвалась Чейни младшая. Сердце разразилось кровавыми ударами, желая вырваться из грудной клетки, а в висках громко застучало, вынуждая подростка морщится от боли.
Еще раз заглянув в зеркало, Молли хлопнула себя по щекам и натягивая фальшивую, радостную улыбку, вышла в коридор.
Снаружи ее ждала низкая, худощавая женщина за сорок. Ее белые, редкие волоски облепили голову, прямой челкой падая на большие, серые глазища, что зияли мутными зеркальцами, отражая всю душевную бедность Марии Чейни. В руках она сжимала дешевую, голубую сумочку, иссшитую золотистыми ромбиками с крестиком внутри.
— Долго, — хмыкнула женщина, — мало того, что выступила просто ужасно, так еще и тратит мое время.
— Да, мама, — прошептала Молли, виновато опустив голову. Страх петлей затянулся на шее, ограничивая поставку кислорода. Чейни дико боялась матери, поскольку даже ей не было известно, на что полностью способна эта дамочка.
— Не поддакивай! — разозлилась Мария и переместив сумку за пазуху, дала дочери хорошую пощечину. Молли ойкнула и отступила назад, когда на белой, пухленькой щеке клеймом вырос след от чужой ладони.
— Пошли! Быстро пошли! — оскалилась старшая, ухватив девочку за руку.
Признаться, ей, как и любой нормальной матери, хотелось крепко обнять дочку, успокоить ее, заверить, что все хорошо, однако такое поведение равносильно убийству — это уничтожит ее дочь — сделает ее слабой и в конце концов она падет, став почвой под ногами победителей. Мария не должна этого допустить и она готова пожертвовать всем, чем угодно, дабы вырастить из Молли достойного человека, пожалуй, даже собой.
Молли вся съёжилась, зажимая руку в крепкий кулак. Все, кто находился в коридоре, смотрели на нее, отвлекаясь от разговора или от дел. Эти взгляды уже давно камнем расположились на плечах, все больше искривляя слабый позвоночник. В конце концов одна лопатка стала куда выше другой. Конечно, внешне этого не было заметно, ночами Молли задыхалась, чувствуя, как боль стрелами врезается в грудь, стягивая ее, и без того узкие, бронхи. Ловя ртом воздух, она ворочалась туда-сюда, зная, что никто не придет и не поможет ей, что, возможно, она так умрет. Ее трясло, а все вокруг, как бы останавливалось, затягивая в бездонную пропасть мучений и отчаяния. Было впечатление, что все это вечно, что это никогда не закончится,. Однако приходило утро, колоколами звонил будильник и она вставала, вставала, несмотря на то, что все тело ломило и шла вперед по закрученной, каменной дорожке в ад — в школу.
Наконец, они с матерью вышли на улицу. Ветер кулаком ударил вперед, разбрасывая волосы по плечам. Было холодно, только Март, как-никак. Подняв голову, Молли лицезрела город, что разросся бетонным лесом многоэтажек и торговых центров. Она мечтала увидеть однажды, как все здесь пылает, охваченное огнем ее безграничной ненависти, как кричат в агонии люди, метаясь туда-сюда, как оковы на руках плавяться и отпускают ее в будущее. Чейни даже улыбнулась своим мыслям, но быстро это скрыла, дабы сильнее не провоцировать и без того раздраженную мать.
Мария Чейни тоже остановилась и заглянула вдаль. Она не знала, что ждало ее дочь там, в большом городе. Молли не хотелось отпускать, но рано или поздно девочка сама уйдет, к тому же, поворачивать назад уже поздно.
" Я должна быть жестче» — напомнила себе женщина и повернувшись на Молли, резко ухватила ее за волосы, ударив головой об стену, но не так сильно, дабы не было сотрясения мозга. Больницы нынче стояли дорого, да и там тебя скорее убьют, чем вылечат.
Младшая закричала и выставив руки вперед, постаралась отбиться. Ноги разъезжались, едва удерживаясь на тонком, высоком каблуке, который, невзирая на гололед, заставила одеть Мария.
— Мамочка, не надо! — взмолилась бедняжка, длинными, красными ногтями хватаясь за рукав Чейни. Мышцы задеревенели, а к глотке подступил ком ужаса, кислотой обжигая чувствительные стенки. Всегда, когда у школьницы случался стресс, ее безудержно рвало. Вот и сейчас Молли сдерживалась из последних сил. Она была напугана и уверена в том, что ненормальная мамаша ее прикончит.
— Рот закрой! — приказала блондинка. — Сейчас займемся фигурным катанием.
Стащив дочурку с веранды, женщина поставила ее на лед и хотела было уже оттолкнуть, но не смогла. Она представила, как в смертельном танце изогнулось тело дочери на замерзшем асфальте и просто бросила ее на пол, отпихнув подальше от дороги.
— Черт! — выдохнула Мари, запустив пальцы в свои тоненькие пряди. В этот же момент Молли обильно вырвало. Кусочки колбасы вышивкой украсили белую блузку, бултыхаясь в желтой жиже, коя ручейками потекла вниз, прилипая к груди.
— Черт, Молли! — выругалась Чейни старшая — ты отвратительна. Доберешься домой сама и не забудь искупаться, грязная домой не входи, от тебя воняет.
— Мамочка, не бросай меня! — запаниковала Молли и опираясь на локти, постаралась встать. Она не хотела оставаться одна, тем более в таком положение, не хотела быть уязвимой. Но родственница лишь отвернулась и засунув руки в карманы куртки, двинулась прочь. Марии было тяжело покидать девчонку, хотя она была более чем убеждена, что Молли справится. Наверное только это и помогало держать на месте маску жестокости и безразличия.
" Прости меня, милая " — взглотнула златовласка и зажмурившись, ускорила шаг, желая поскорее покинуть место «преступления» и избавиться от угрызений совести.
Чейни, потеряв уже всякую надежду, рухнула на пол и громко закричала, размазывая старую, недорогую тушь.
— Мамочка! — звала она, одурманенная тем странным состояние, которое мы привыкли называть истерикой.
Проходящие мимо конкурентки то в страхе отскакивали, то смеялись, то крутили пальцем у виска и спешили дальше. Никто не остановился, дабы ей помочь и Чейни не винила их за это, ведь, наверное, на их месте поступила бы точно также.
Все же обида, обернувшись озлобленным демонам, нашептывала ей на ухо ядовитые слова, способы убийства и отмщения. Ей было так больно, мороз обжигал плоть, а понимание своей никчемности отравой убивало ее добрую душу. Ни отец, ни мать никогда не любили ее, мальчики никогда не любили ее, она не любила себя.
— Я никому не нужна, — скрыв лик за сеткой длинных, изящных пальцев, прошептала девушка.
Движение остановилось, сердечко перестало дергаться, а конечности ослабли. Она, будто умерла. Молли не знала, сколько пролежала так, хотя, определенно, долго, так как начало смеркаться. Однако ее сморил холод, да голод.
Осев на полу, школьница смахнула слезы и глянула вперед. Надо куда-то идти, а то замерзнет насмерть и дело с концом. А Чейни не готова умирать, ну уж нет, она так просто не сдастся, она сильнее обстоятельств и она станет победителем, докажет всем, что они неправы, что она чего-то стоит.
— Альберт! — хлопнула в ладоши брюнетка и сняв с ног туфли, медленно поднялась.
Альберт Парктон — был ее лучшим и единственным другом.
Невысокий, пухлый мальчик с огненно-рыжими волосами, что пламенем объяли голову всегда очаровательно улыбался и никогда не грустил, а в зрачках медным отливом светилось счастье. Молли не любила его напрягать, поскольку Альби был единственным человеком, который, видимо, ее любил и которого безумно любила она.
Парктон жил недалеко от школы и Молли сразу поспешила туда. по дороге выкинув проклятые туфли в мусорку.
Оказавшись на месте, Молли еще долго мялась, не решаясь позвонить в звонок. Она так не хотела приносить Альберту неудобства, даже осознавая тот факт, что выбора как бы нет. Впрочем, холод в очередной раз подтолкнул к действию и девушка нажала на кнопку, что рубином врезалась в красный кирпич дома. Послышались неспешные, приближающиеся шаги и вот дверь открыл пухляш.
— Привет, — улыбнулась Чейни.