Глубочайшая мировая скважина

24 мая 1970 года СССР начал проект, который позже станет известен как Кольская сверхглубокая скважина. Давно заброшенная, она существует и до сих пор, глубиной чуть больше двенадцати километров. Была ли она пробурена в научных целях или ради чего-то еще, Кольская скважина – не первый раз, когда русские копают глубже, чем нужно. Несколько покинутых и никем не охраняемых скважин, подобных этой, до сих пор можно отыскать в богом забытых уголках России.
Спуск в такую «дыру» стал величайшей ошибкой в моей жизни.
Год назад работа забросила меня в маленький рыбацкий поселок в Сибири. Крохотное местечко с парой сотен жителей, большинство из которых промышляло охотой и рыбалкой. Работа ученым не в первый раз ставила меня в неловкое положение. Я геолог – по правде говоря, это не так важно для повествования, – а свой опыт исследовательской деятельности я приобрел на родине, в Штатах. Мое знание русского языка оставляло желать лучшего, а тот факт, что кроме нашей команды на английском говорили всего двое, стал настоящим испытанием. Тем не менее, с правильным настроем и бутылкой водки, местные становились самыми дружелюбными людьми из всех, кого я когда-либо встречал.
Больше всего мне нравилась компания местного участкового Вадима, который владел хотя бы базовым английским. В основном его работой было сопровождение перебравших людей до дома после особо крупных пьянок (по правде говоря, он чаще участвовал в попойках, чем их разгонял). Разумеется, мы стали хорошими друзьями. Мы наслаждались жизнью в этом маленьком безумном мирке, отрезанном от цивилизации.
Во всяком случае, так было до девятого месяца после нашего прибытия. Тогда пропала семилетняя дочка одного из местных, которую звали Дарья. Последний раз ее видели с друзьями рядом с заброшенной постройкой, которую местные считали старой шахтой советских времен. Это место было покинуто уже больше сорока лет, но у детей пользовалось популярностью. В тот день шахта оказалась открытой. За выломанными дверями был виден проход в огромное помещение, заставленное древним оборудованием, посреди пола которого зияло огромное темное отверстие.
В диаметре скважина была около пятнадцати метров, глубину же определить не представлялось возможным. Над центром ямы нависала площадка лифта – подобные тем, которые используются для спуска в шахту. Единственное, что можно было увидеть с края дыры – бесконечная темная бездна. Дарья, судя по всему, упала туда. Уже тогда я понимал, что она мертва. Падение с такой высоты – даже в воду – почти всегда заканчивается смертью. Однако другие дети продолжали настаивать на том, что Дарья звала их на помощь после того, как провалилась в яму, и это давало ложную надежду ее безутешно рыдающей матери.
Я впервые увидел, как Вадим собирает людей для спасательной операции. Вызывать профессиональных спасателей было бесполезно. Даже если бы они отправили кого-то, они прибыли бы слишком поздно. Обладая некоторым опытом в этой области и навыками первой помощи, я вызвался добровольцем, как и мой коллега, Стэнли. Пока механики пытались вернуть к жизни старую технику, я прикрепил к шнуру груз и попытался измерить примерную глубину скважины. Но этим приспособлением я не смог достать до дна скважины, хотя все связанные вместе веревки опустились в нее метров на триста.
Несколько часов спустя механики объявили о том, что лифт готов к спуску. Также они нашли в этом помещении несколько старых защитных костюмов и документацию. Согласно ей, атмосферное давление внизу становилось довольно высоким, а температура поднималась до 65°C. Я был уверен в том, что мы не найдем ничего, кроме тела маленькой девочки.
– Готовы? – спросил нас Вадим.
Костюмы были сшиты явно не для нашего, не слишком спортивного телосложения, и потому натирали даже там, где я и представить не себе не мог. Мы забрались в лифт, защищённый проржавевшей до дыр сеткой. Помимо старых фонариков, нам дали одну рацию для связи с поверхностью.
– Мы готовы, спускайте нас, – сказал Стэнли.
Спуск начался. Грохот от запустившихся шестерней эхом прокатился по стенкам скважины. На платформе лифта был небольшой индикатор, показывающий глубину. Спуск был невероятно долгим процессом – не больше полуметра в секунду. Тем не менее, изменения в атмосфере уже были ощутимы.
50 метров: Тьма уже окружила нас. Наши слабые фонарики практически не разгоняли ее.
– Думаете, это темнота? Вот когда зима настанет, тогда увидите настоящую темноту, – сказал Вадим с присущим ему унылым юмором.
Мы со Стэнли натянуто улыбнулись.
– Не мог бы ты проверить рацию, Вадим? – спросил я.
– Работает, не беспокойся, – ответил он.
200 метров: За десять минут нашего спуска рация впервые издала какие-то звуки. Из-за помех и плохого знания русского я не разобрал ни слова.
– Что это было? – спросил я.
– Они спросили, как глубоко мы спустились.
– Разве мы не должны слышать их голоса сверху? Нас разделяет всего пара сотен метров, – спросил Стэнли.
– Ты прав. Странно все это... – ответил Вадим.
Вполне возможно, мы не услышали их разговоры из-за шума старого лифта и топота Стэнли, который ходил по платформе из стороны в сторону.
– Очень странно, – пробормотал Вадим себе под нос. С ним явно было что-то не так. Я никогда не видел его настолько обеспокоенным.
– Народ, мне кажется, или здесь становится жарковато?
– Да, я уже весь взмок.
500 метров:
– Помогите! – детский крик донесся откуда-то из глубины. Кричали на русском.
– Вы слышали это? – спросил я.
– Слышали что?
– Кто-то позвал на помощь снизу.
– Я ничего не слышал.
Я приложил палец к губам, призывая к тишине, и прислушался. Вскоре крик раздался вновь:
– Помогите! – тот же голос, но уже чуть громче.
– Ну вот, снова!
– Да, я услышал, – сказал Вадим.
– Погоди, они зовут на помощь?
– Ты тоже это слышишь?
– Да, только на английском.
Не было ничего необычного в том, что дети заимствуют одно-два английских слова во время наших визитов. Но в этом случае в голове не укладывалось то, что маленькая девочка из сибирской глуши могла знать это слово.
Вадим кричал изо всех сил, но ему никто не ответил.
– Черт, эта штука может спускаться быстрее?
1200 метров: Прошло около часа с тех пор, как мы перестали видеть свет с поверхности. После голосов, которые мы услышали, наступила тишина. От жары у меня ужасно разболелась голова. Если бы снизу кто-то нас действительно звал, мы бы уже давно до них добрались.
– Народ, я вижу свет! – прокричал Вадим.
– О чем ты?
– Свет, внизу! Смотри! – он бешено прыгал на месте, тыча пальцем во тьму.
– Там ничего нет, Вадим, – сказал Стэнли.
– Да как вы не видите? Он же такой яркий!
Я в замешательстве посмотрел на Стэнли. Первой мыслью было то, что Вадим свихнулся от жары и темноты.
1500 метров: Никто не обронил ни слова с тех пор, как Вадим сказал нам о свете. Наш настрой стремился ко дну куда быстрее, чем лифт. Головная боль практически убивала меня. Внезапно лифт остановился и яростно затрясся. Резкая остановка на мгновение придавила меня к полу. Секунду спустя я пришел в себя и увидел Стэнли, валяющегося рядом. Однако Вадима нигде не было видно.
– Стэн, ты в порядке? – я потряс его за плечо.
Что-то промычав, он поднялся на ноги.
– Черт возьми, что произошло?
– Я не знаю, но Вадим пропал!
– Что? Куда он мог деться?
– Понятия не имею, он просто исчез.
Мы осмотрели лифт. Отсюда невозможно было вылезти. В решетке было несколько дыр, но при комплекции Вадима выбраться через них было невозможно.
– Эй, я нашел рацию, – сказал Стэнли.
– Попробуй связаться с поверхностью.
Он звал на помощь, но из рации раздавались лишь помехи. Мы пытались докричаться до Вадима. Безуспешно. Лифт продолжил спускаться.
– Нахер все это, давай возвращаться – голос Стэнли звучал жалко.
Я нажал на несколько кнопок на панели.
– И как мы это сделаем? Этот пульт управления сломан. Работает только тот, что наверху.
Он начал кричать людям с поверхности, чтобы они вытащили нас, но мы оба понимали, что здесь нас никто не услышит.
3500 метров: Наш спуск длился уже больше четырех часов. Жара становилась все сильнее и сильнее с каждым метром. Я уже пару раз терял сознание из-за обезвоживания, хотя мне казалось, что я взял достаточно воды.
– Почему они до сих пор нас не вернули? – спросил Стэнли слабеющим голосом.
Он был немного старше меня, поэтому жару переносил намного хуже.
– Не знаю… Это вообще возможно – спуститься под землю так глубоко?
Стэнли не ответил. Он потерял сознание, но мне уже не хватало сил на то, чтобы привести его в чувство. Я и сам был готов вырубиться уже в который раз, но странный звук, похожий на пение, возвращал меня из тьмы. Он был самым прекрасным из всего, что я когда-либо слышал на русском языке. Хоть я и не понимал ни слова, он звучал так умиротворяюще, так чисто и невинно.
– Стэн… Ты слышишь это?
– Кто-то поет? – пробормотал он полусонным голосом.
В глубине появился свет, а пение становилось все громче.
– Я вижу его! Свет! – сказал я.
Лифт снова остановился. Стэнли исчез без следа, как и Вадим. Но свет остался. Чудесный, согревающий свет. Он начал приближаться, и чем ближе он был, тем спокойнее я себя чувствовал. Свет приближался до тех пор, пока вокруг не осталось ничего, кроме яркости.
После была лишь пустота…
Я очнулся в больнице неделю спустя. Охотники нашли меня где-то в лесах восточной части России. У меня не было при себе никаких документов или иных вещей, подтверждающих мою личность. Кроме того, они утверждали, что моя история звучала по меньшей мере бредово.
Согласно общедоступной информации, такой скважины никогда не существовало, что не особо удивило меня, но когда я углубился в поиски, то осознал, что и поселка, в котором я прожил почти год, не было ни на одной карте.
Минувшие события негативно отразились на моем разуме, оставив мне несколько провалов в памяти, однако я сумел вспомнить пару телефонных номеров моих коллег. Когда я позвонил по ним, все они были отключены от сети или принадлежали совершенно посторонним людям.
После длительного расследования мне позволили вернуться в Штаты по временным документам: мои отпечатки пальцев подошли к кое-какой документации, подтверждающей мое существование (не подумайте, это были не записи об арестах).
Вернувшись на родину, я обнаружил, что мой дом принадлежит другому человеку вот уже десять лет. Мне понадобилось немало времени на то, чтобы выяснить, что произошло, но некоторые перемены были слишком сильными, чтобы быть просто пугающим совпадением.
Помимо изменений, касающихся меня лично, я узнал, что даже мировая история отличалась от той, которую я изучал в свое время. География была в корне иной – черт, на здешних картах не хватало целого континента!
Отрицание – мощный инструмент. Мне понадобились месяцы, чтобы смирится с таким простым, но в то же время таким сложным фактом...
...это не мой мир.