Деревенские байки: ночь перед Рождеством (фанфик)

Луна заглядывала в узкий оконный проем праздным ликом, заливая темную кухню яркими холодным светом, поэтому старый включатель у дверного проема остался нетронутым. Марфа, уважительно именуемая подрастающей молодежью уже как лет десять не иначе, как «баба», загремела не самыми новыми чашками, преисполненными гордого советского духа. Их еще много и много лет назад матушка упаковывала в ярко-красную картонную коробку, попеременно бросая на раскрасневшуюся от свалившегося на нее счастья молодую и смущенную Марфушу слезливый взгляд. Расписанные яркими синими и красными цветами бокалы были ее приданным, которое она через месяц расставляла уже в своем доме, из этого же проема любуясь на то, как невозможно дефицитный товар красиво смотрелся на ее кухне.

Раскрасневшаяся и счастливая, вернувшаяся с колядок внучка быстренько сказала, что очень уж замерзла и попросила заохавшую бабулю приготовить ей горячий-горячий чай с тем самым вкусным вишневым вареньем, которое они вместе варили прошлы летом. Оленька побежала в свою комнату, волоча по полу серый мешок, полный конфет и печенья. Марфа слышала сквозь бодрое фырчание стоящего на плите чайника, как внучка распевает звонким голоском песнопения в честь рождения Господа. Оленька любила приезжать к своей бабушке из пыльной и душной Москвы: здесь вечерами засиживались на лавках ребята, играя в игры и рассказывая друг другу замогильными голосами таинственные истории. Здесь по утрам пели петухи, а к завтраку из широкой скрынки наливали свежее молоко. Живущий через два дома дядя Федя распевал матерные частушки, ловко работая косой на своем поле, а тетя Ира кричала ему из окна их светлого дома чтобы он, ирод, прекратил при детях такое распевать. Здесь была широкая река, искристая в лучах расплавляющего солнца, сонный строкот кузнечеков, немного пожухлая от солнца трава, прохладная тень высокого леса и запах полуденного зноя. Оленька любила эту небольшую деревушку, в которую ее на зимних и летних каникулах привозили родители, добираясь из районного центра на дряхленьком, но залихватски разъезжающем автобусе около двух часов.

Когда-то дефицитные чашки горделиво гремели под бодрое урчание чайника. Марфа достала тяжелую трехлитровую банку с обожаемым внучкой вареньем. Единственное, что она была готова есть везде и всегда. Сколько уж бабушка измучилась с отсутствием аппетита у Оленьки – не счесть. Той лишь бы скорее на улицу убежать, где на широких улицах, под звонкий гомон соседских ребятишек, оживали казаки и разбойники, бились на наспех выструганных палках рыцари с худыми шеями, а нескончаемые принцессы, накинув на голову кружевные платки своей родни, представляли, что сидят в высокой башне. Все вместе. Роль дракона исполняла вечно спящая собака Сорокиных Шарик.

Варенье полилось из банки в маленькую плошку, а Марфа, которую непременно было нужно уважительно называть «баба», подумала, что можно еще предложить Оленьке гречки с мясом. Вдруг захочет, попытка ведь не пытка. Испеченный на рождественское утро торт трогать еще было рано.

Луна, обрамленная яркими звездами, все также светила в окно праздным ликом, когда, забежавшая на кухню радостная Марфа быстро бухнула на газовую плиту кастрюльку с гречкой. Уставшая с мороза и хождений по соседям Оленька захотела кушать. Обернувшись к красному углу, Марфа широко перекрестилась перед иконами, после чего низко им поклонилась. Внучка будет кушать, Господь в это время рождался на свет две тысячи лет назад, трескучий мороз отсчитывает на градуснике за окном за минус двадцать, а здесь тепло и уютно. Еще дважды перекрестившись, Марфа поблагодарила Отца за этот дом и то счастье, что Он им всем дает. А уж она-то соблюдает все его законы, и никогда крестика в знак своей извечной любви не забывает одевать ни на себя, ни на Оленьку. Так им завещал батюшка Илларион.

- А креста-то на тебе нет.

Падает из ослабевших рук принесенная из комнаты внучки та самая дефицитная чашка, засасывая в этот бесконечный момент ровный, сильный и насмешливый голос, прозвучавший в ее голове не по ее же воле, заполняя собой пустое сознание. Разбивается о деревянный пол тонким, едва слышным звоном, когда Марфа оборачивается к узкому окну и видит. Видит крепкие плечи и сильную шею, освещенные бьющим со спины ярким светом луны. Видит увенчанную крупными рогами голову и широкую ладонь, приложенную к стеклу. Видит насмешливые ярко красные глаза, заглянувшие в глухую ночь перед Рождеством в ее узкое окошко. Кончик длинного хвоста качается за спиной. У него еще много времени до крика запертого в курятнике петуха, а в этой деревне столько не зашторенных окошек и потаенных секретов.

Чашка блестит на полу крохотными осколками, а оседающая на пол Марфа вспоминает, что сегодня после бани так и оставила своей крестик лежать на полке у полотенец.