История замученной деревни

История о небольшой деревне в дремучей чащобе одной из неизвестных стран. Деревня населена странными жителями, безучастно ковыляющими по ее закоулкам. Кажется, это вполне обычные люди, за исключением лишь одного – каждый знает точный день своей смерти. От того каждый так аморфен и грустен. Все они стареют очень быстро, не подчиняясь законам природы.

Маленький мальчик Малам, помогающий старому управляющему деревни, мечтает покинуть свой дом и отправиться в путешествие в другие миры. Но старейшина не позволяет мальчишке даже думать об этом, заставляя помогать ему в жутких обрядах, проводимых в стенах темного дворца.

“Если жизнь для него нечто большее, то он вправе и требовать от нее большего, но только, конечно, не здесь, не в общении с этими людьми.”

В далекой глубинке необъятной существующий где-то в закоулках нашего мира страны есть маленькая деревня, всем своим видом доказывающая, что цивилизация не дошла еще до определенных мест. Все люди в этой деревне дряхлые и уничтоженные – они ковыляют по ее уголкам в поисках чего-то, в чем нуждаются только они. Дома – старые, обветшалые и преисполненные той апатичной силой, которая населяет все в этой богом забытой деревне.

Все жители странной деревни неминуемо стареют через несколько десятков лет жизни и оставшуюся ее часть доживают в облике мрачных развалин. Каждый знает, сколько ему уготовано, а потому практически всегда пребывает в состоянии прострации и пессимистичного наполнения духа.

За три дня обреченный на скорую гибель сообщает об этом главному по деревне – мудрому и, несомненно, самому старому жителю, который, как поговаривают, и вовсе не умирает, питаясь жизненной энергией людей обитающих тут. Его называют старейшиной. Дом его расположен на самом краю деревни – там, где начинается непроходимая чащоба высоких – похожих на тонких великанов – деревьев. Но вовсе это не дом, а огромные хоромы! Сделанный из мириад широких, массивных черных кирпичей, приложенных друг к другу с филигранной точностью, которой позавидовал бы сам Картье, огромный дворец прятал свое величие за высоким частоколом и густыми зарослями папоротника, произраставшего таким образом к небу, что самый высокий человек в мире не дотянулся бы до верхушек.

Старейшина, узнавая о скорой кончине одного из подопечных, ровно за двенадцать часов уводил его к себе во дворец, и напаивал, как поговаривали, соком того самого папоротника. Обреченный отключался и в таком состоянии испускал свой последний дух. Лишь немногие видели, что было с трупом после смерти. Юному помощнику старейшины – Маламу – довелось присутствовать на жутких обрядах, включавших в себя обтирание тела покойного мочой самого старейшины и монотонного напевания над ним уродливых в своем звучании песнопений или, как говорил сам старейшина, заклинаний необходимых для переселения тела мертвого в страну успокоения.

Малам хоть и имел юный вид, был не по годам смышлен и образован. Именно старейшина обучил его грамоте и популярным естественным наукам. Вечерами они сидели на мрачной террасе дворца, освещаемого Кассиопеей, и старейшина рассказывал Маламу о других культурах и людях, заполонивших эту грешную планету и этот тесный мир.

– Там, в другом, далеком мире, люди привыкли требовать, а не выполнять, – в такие моменты старейшина смотрел далеко вдаль, за высокие верхушки деревьев и папоротника. Только с террасы можно было увидеть, что находилось за бескрайними холмами и растительностью. Огоньки других миров неистово манили Малама, отчего он так любил эту террасу и этот дворец старейшины.

– Но, мудрейший, неужели люди склонны требовать? – вопросительно вскрикивал Малам, срываясь с широких индийских подушек, наполнявших эту часть дворца в изобилии.

– Склонны требовать лишь те, кто склонен мечтать. Мечты – призрачные иллюзии, засоряющие человеческий разум. Миссия большинства людей состоит лишь в поддержании жизненной силы других, но не в мечтательных раздумьях. Наша с тобой миссия, Малам, держать в узде человеческий род нашей деревни и плыть по всеобщему потоку мироздания, наполняясь им. Когда-нибудь, мальчик мой, я открою тебе магические тайны, и ты все поймешь.

Но Малам не слушал старейшину так, как тот хотел того. Он был поглощен другой силой, манившей его с каждым днем все больше. Мерцающие ярко-красные огоньки вдалеке переливались, тускнели и загорались с новой силой. Малам хотел когда-нибудь покинуть свою деревню и отправиться в далекое путешествие к миру, где люди мечтают и требуют. Неведомая сила манила его туда – за сотни верст, за километры полей и холмов. Мечтательный мальчик был поглощен идеей великого мира – без деспотов и тотального подавления. Все, что говорил старейшина, было противно Маламу до глубины души, но смышленый мальчик не подавал виду отвращения и был предельно вовлечен в рассказы обезумевшего старика, дабы не стать очередной жертвой, чью жизненную силу он изопьет.

В те недолгие моменты, когда Малам не помогал старейшине в его жутких обрядах, он читал. Поглощая книги любимых авторов, он окунался в миры, так не знакомые ему и манившие от этого еще сильнее. Подобно Мартину Идену, Малам стремился к новой жизни – одолевшей его разум, так желанной и, одновременно с этим, пугающей. Это было его любимым произведением, он даже пробовал начать писать, отождествляя себя с главным героем. Но старейшина, завидев наброски рассказов, сжег их и приказал юному прислужнику больше никогда не думать об этой дьявольской мечтательной профессии, ибо она разрушает организм и душу.

Иногда Малам общался со своими сверстниками, играя с ними в дворовые игры. Апатичные лица и мертвость духа этих ребят пугала Малами и, через несколько часов общения, заставляли сбегать в гущу лесных массивов для уединения и раздумий. Малам разговаривал с птицами и зверями. Находил редкие ягоды и, собирая их в широкие карманы льняных штанов, приносил в свой дом и отдавал младшей сестре, безучастно сидевшей в своей темной комнате и размышляющей о дне своей смерти.

Все жители деревни знали, когда наступит этот самый день. Все с трепетом ожидали его, страшились и горевали, когда он приближался. Лишь Малам оставался в неведение, что, несомненно, тревожило его. На расспросы родителей и сестры, в который из дней придет его кончина, мальчик отвечал расплывчатыми фразами, не указывающими точный срок, но пророчившими ему долгую жизнь.

И только старейшина, зная секрет Малама, успокаивал его, и возносил над остальными жителями деревни.

– Несомненно, твой день придет. Но знать когда – не дано, от того, что ты сам выберешь свою судьбу. И сам выберешь свой срок.

***

В один из беспрерывных и пустых дней этой деревни, когда Малам прохаживался по заброшенным улицам, кто-то окликнул его из ближайшего кустарника. Голос показался мальчишке знакомым. В зарослях Малам увидел своего давнего друга – Акро – проживающего на том краю деревни, где остались еще не убитые духом люди, светящиеся жизненной силой. Примостившись к сырой земле, на корточках, Акро выглядел очень смешно, что, несомненно, заставила Малама чуть улыбнуться. Он подошел к подростку и вопросительно посмотрел на него.

– Малам! Это старейшина! – мальчик был встревожен. Он быстро проглатывал фразы, пытаясь отдышаться и упокоиться.

– Не волнуйся, Акро. Что с тобой?

– Старейшина! Он забрал ее! Он забрал мою мать!

Малам испугался, вспомнив какие обряды ему предстоит проделать над очередным трупом. Еще более тревожило его то, что на этот раз мать Акро будет присутствовать на черной церемонии упокоения. Он, как и Акро, всем сердцем любил эту женщину за ее несвойственную жителям деревни доброту и самопожертвование. Несколько раз в неделю, они с Акро приходили к нему в дом, и женщина готовила вкуснейший отвар целебных трав, оттягивающих недуг быстрого старения, окутавшего каждого жителя деревни. В деревне поговаривали, что мать Акро вовсе не обычная женщина, увлекающаяся целебными травами, а ведьма, из-за которой на каждом лежало древнейшее проклятье.

Как и Маламу, матери Акро не суждено было знать ничего о своей смерти. В один из дней мальчик признался ей, что не помнит ни дня, ни часа ужасной кончины. Мать Акро успокоила его и объяснила, что остались в деревне такие люди, и она – в их числе. Просто некоторые не попадали под странные чары старейшины, сопротивляясь им и протестуя душевно. А те, кто помнил день своей предстоящий смерти – запоминали лишь день, когда старейшине было угодно высосать из них жизненную силу, который он сам внушил в их покорную голову.

Малам, охваченный страхом за свою некровную мать, направлялся к дворцу старейшины, который уже призывал мальчика характерным красным факелом, зажженным на самой высокой крыше печальных хором. Перед глазами мелькали ужасные обряды, мерзкие уху песнопения и невероятно бешенные глаза старейшины в эти моменты – в моменты, когда он высасывал жизненную силу у ни в чем не повинных людей.

Он проскользнул сквозь черные, как дегтевая масса, железные ворота и остановился перед расписной деревянной дверью. Она со скрипом отворилась, пропуская мальчика в обитель старика-шамана. Малам вбежал в гостиную и сразу же направился в зал для обрядов – именно там ждал его стрейшина.

– Проходи, мальчик мой. Подготовь это тело к переселению.

На огромном каменном алтаре, покрытом старой выцветшей простыней, покоилось тело матери Акро. Она не была похожа на обычных жертв старейшины – старых и бездыханных. Упругое голое тело испускало божественную красоту – в ней все было идеально. Ее тонкие изящные ноги, сомкнутые так грациозно и живописно. Ее осина талия, при виде которой у Малама сбивалось дыхание, а в нижней части живота начиналось странное жжение, сопровождающееся внезапно нахлынувшим румянцем и похотью. Ее пленительные глаза и совершенные, симметричные черты лица. Малам вспоминал те моменты, когда не мог оторвать от нее глаз, сидя вместе с Акро за кухонным столом и попивая вкуснейшие отвары. Странное чувство, которое он испытывал к этой женщине, пугало его.

А теперь прекрасная мать его друга лежала на каменном и зловонном столе старейшины, выжидая, пока он не изопьет все ее жизненные соки и энергию. Несомненно, здесь она не вписывалась ни в одну часть интерьера. Черные, похожие на сажу, стены отталкивали своим ужасающим видом, а мать Акро, наоборот, притягивала и воодушевляла. Казалось, здесь ей не место. Час ее еще не пришел.

Малам покорно проковылял к горшку с желтоватой и смердящей жидкостью, стараясь сдержать нахлынувший на него приступ отчаяния и истерики. Глаза его налились слезами, сползавшими в темноте по бледным щекам и падающими на еще более бледный бетонный пол. Он понимал, что показать свою истерику – значит открыть старейшине глаза на то, кто такая для него была эта женщина. А значит подставить под сомнение свою фальшивую преданность старику и подвергнуть себя жуткой опасности, которую трудно было даже представить.

– Тебя что-то тревожит, Малам? – старейшина, казалось, раскусил мальчика и пристально всматривался в его заплаканные глаза. Малам попытался скрыться в своей работе, опуская серую тряпку в горшок с жидкостью, доставая и выжимая ее. Когда тряпка была вымочена, он прислонил ее к телу женщины, нежно обтирая каждый сантиметр бархатной кожи.

К счастью, старейшина не придал особого значения состоянию Малама. Он дал ему указания и инструкции по подготовке к обряду – смачивание тела мочой, подстрижка лобковых волос, вырывание ногтей из всех пальцев на ногах и руках – и удалился в свою камору для того, чтобы переодеться в обрядную рясу и тиару.

Когда старейшина ушел, Маламом завладела настоящая паника. Он кинулся на мертвую женщину, обнял ее и завопил с такой страшной силой, что если бы старейшина не находился в другом конце своего дворца, то непременно услышал бы рев мальчишки. Через несколько мгновений эта добрая женщина отдаст всю свою красоту и силу подлому старику, насильно притащившему ее сюда. Но Малам ничего не мог сделать – ему оставалось лишь покорно подчиняться. В мечтательном мальчике, казалось, угасала последняя надежда на собственное спасение, которую дарила ему эта женщина – не похожая на других и так похожая не него самого. Что будет теперь с остатками живых людей в этой деревне? Закончат ли они так же, как эта женщина – в грязном и темном обрядном зале, окропленная мочей и с вырванными ногтями?

Тем временем, в коридоре послышались звонкие шаги – старик возвращался в зал. Тело женщины источало аромат органических выделений, лобок был аккуратно подстрижен, а последние ногти падали на бетонный пол. Малам закончил с приготовлениями и стоял рядом с трупом, дожидаясь старейшины. По коридору пронесся звук волочащейся одежды – золотистая ряса, на концах украшенная разноцветными кристаллами непонятного происхождения, цеплялась за выемки в кирпичном полу коридора, издавая пронзительные звуки, похожие на звон колокольчиков. Мрачная фигура старейшины показалась в дверях.

– Эта женщина готова? – спросил он, потирая руки и чуть прикусывая губы, озаряя ее бешеным взглядом.

Малам лихорадочно кивнул. Старейшина подошел к алтарю и завопил свои заклинания, при этом трогая молодую женщину в разных местах, начиная от груди, заканчивая нижней, женской частью. Чуть задрав рясу, он вскочил на остывший труп, словно жук навозник вскакивает на хрупкую соломинку, лежащую в поле. Схватив ее за волосы, он облизал часть ее лица, попутно пытаясь попасть в нужное отверстие ниже живота, издавая при этом душераздирающие вопли, называемые заклинаниями. Мальчик не выдержал и побежал прочь. Он спустился по высокой старой лестнице, одним ударом открыл жуткую скрипучую дверь, преодолел заросли папоротника и выбежал на тихие улочки деревни. Акро сидел в нескольких метрах от дворца старейшины – раскачиваясь и завывая – оставляя последние остатки своего разума в печальном отражении полной луны. Они встретились взглядами и Акро все понял. Отчаявшиеся глаза мальчика до краев наполнились безумием, он поднялся на ноги и, достав из кармана маленький сверток, зашипел:

– Ты позволил ему… Ты позволил…

Акро раскрыл сверток и в лунном сиянии Малам увидел листья болиголова. В голове скользнули безумные мысли сошедшего с ума мальчишки – он решил отравить себя. Малам в последней попытке бросился к другу, но не успел. Головка ядовитого растения уже находилась в желудке. Он проглотил ее так быстро – без промедлений и капли сомнения! Только по-настоящему убитый горем человек способен на такое.

Акро взвыл, схватившись за живот, и завалился на плотную землю. Скрючившееся тело издавало предсмертные хрипы, наполняя рот белой пеной, вываливающейся на песок. Малам упал на колени рядом с еще теплым трупом своего друга и закрыл лицо руками.

Внезапно, возникшая в его голове мысль подарила надежду! Теперь никто не держит его в этой проклятой деревне. Его кровная семья, не питавшая к нему никаких признаков любви, даже не заметит его отсутствия. Старейшина еще несколько дней будет отдыхать после обряда, как он это делал всегда, и вряд ли спохватиться, что Малам сбежал, до того, как тот будет где-нибудь в оживленном городе. Сейчас было самое подходящее время для побега!

По пути к краю деревни Малам забежал к себе домой. Члены семьи давно спали. Похватав все самое необходимое – еду, питье и спальный мешок – он поцеловал сестру и на цыпочках покинул родной дом. Несколько часов он шел по пустынным улицам деревни, все ближе приближаясь к краю – туда, где не был ни один житель. Туда, куда старейшина строго-настрого запретил ходить любому. Туда, откуда в тусклых отголосках доносился яркий свет манивших огней других миров, видневшийся лишь с террасы дворца старика.

***

Юноша уже несколько дней плутал по бурелому. Еда давно закончилась, а последние капли он жадно пригубил еще прошлой ночью. Деревья, окружавшие его эти дни, – все они были похожи друг на друга как две капли воды. Словно не было выхода из этого необъятного природного лабиринта, глядевшего на мальчика с каждой стороны густой листвы. Малам, все же, не терял надежды и продолжал идти в направление огней, которые так страстно изучал во дворце старика. Он не видел их сейчас, да и не видел в тот самый день, когда сбежал из деревни. Но что-то подсказывало ему, что он идет в правильном направлении. Он падал от бессилия снова вставал. Несколько раз в ветках перебегали странные фигуры, призрачно напоминающие волков. Стая, и впрямь, долгое время преследовала его, ожидая, пока добыча отдаст свои последние силы этому лесу и свалится от обморока.

В третью ночь, когда сил оставалось едва ли еще на пару километров пути, вдалеке Малам увидел тусклый свет. Озарявший луч надежды напоминал деревенское окно. Чем ближе Малам подходил к нему, тем отчетливее в его сознании просыпался необъятный ужас. Он вышел на знакомую с детства поляну и завопил. Лишь пара метров отделяла его от безжизненного дома на окраине его родной деревни. Но как он снова оказался здесь? Мальчик упал на скошенную траву и зарыдал. Вдалеке, за домом, к нему приближалась группа людей. Несколько из них несли в руках факелы. В середине, направляя процессию, гордо шагал старейшина. Глаза его были преисполнены злостью и безумием. Маламу захотелось убежать – скрыться в лесу – но измученный организм не в силах был даже подняться. Он закрыл глаза и представил огни большого города. Вот он, так же, как и Мартин Иден, становится успешным и богатым. Знакомится с новыми людьми, пишет и его публикуют. Где-нибудь за городом он строит себе тростниковую хижину – у берега самого теплого и красочного моря. Он, наконец, становится счастливым.