Защитник

Сколько себя помню, меня окружала смерть. В три года погибли мои родители и меня взяли на усыновление дальние родственники моего отца. Своих родителей я не запомнил. Зато отлично запомнил, как погибли тетя Рая и дядя Сережа. Они сгорели. Заживо. В нашем летнем домике.

Они кричали, пытались выломать заевшую дверь, а я стоял посреди грядок, прижимаясь к соседке и ревел, глядя, как сосед рубит оконные проемы.

Приемные родители погибли, а я отправился в детский дом, где благополучно и жил до 18 лет. В период моего пребывания там погибло пятеро детей и про наш дом стали ходить жуткие слухи. Мол, поселилось у нас привидение, крадущее удачу и убивающее людей.

И никто, никто! — не связывал произошедшее со мной. А вот я, напротив, начал догадываться.

Уж больно все было один к одному. Перед тем, как утонуть в реке Леша с силой двинул мне по уху и пригрозил, что задушит, если я не отдам ему свои карманные деньги, скопленные за работу в местном кафе. Естественно, он не собирался меня убивать, просто бросил в запале. Тогда я не насторожился.

А вот повесившаяся Яна буквально за день пожелала, чтобы меня переехала машина. Кажется, я сказал ей, что в таком наряде, который она нацепила — выглядит как проститутка. Это было уже странно и жутко. Был еще убитый грабителями Никита, зарезанная любовником Лена и случайно застреленный Сережа.

Все они незадолго до своей смерти желали ее мне. И умерли. Я перестал спать, я перестал есть. Я боялся выходить из комнаты. Мне казалось, что это страшное привидение — дух нашего дома — преследует меня и убивает всех, кто так или иначе связан со мной.

Покинув приют, я переехал в квартиру родителей и стал жить в гордом одиночестве. Я старательно не подпускал к себе людей и искренне поверил, что люди, желавшие мне зла, пускай даже просто на словах, умирают. Думаете, глупо? Как часто в шутку Вам бросали несерьезное «сдохни» или «да чтоб ты…» и далее с различными вариантами?

Может быть и глупо, но после того, как с лестницы упала соседка баба Зина, утром пожелавшая, чтобы мои ноги отсохли и я перестал так сильно топать, я совсем замкнулся.

Почти десять лет жил так, как живут, в общем-то многие. Работа — дом. Дом— работа. Я старался свести к минимуму отношения с коллегами, не ходил на корпоративы. Старался сделаться как можно более невидимым, неслышимым.

А потом я встретил ее. Мою Марину. Ну, тут уж было просто не удержаться. Я влюбился как пацан, а она внезапно ответила взаимностью. Я осторожно, шажок за шажком начал вводить ее в мою жизнь.

Она искренне считала меня милым, но чудаковатым холостяком. Трогательно ухаживала, кормила обедами и ужинами, звонила на работу, чтобы просто сказать какую-нибудь милую нелепицу. Впервые в жизни я ощутил себя счастливым и практически поверил, что возможно — смогу жить как все. Дурак да и только.

А потом это случилось. Мы поругались из-за какой-то ерунды. Я не сдержался и сказал грубость. Очень колкую, едкую, такую, какую не имел права говорить. Марина долго смотрела на меня своими большими серьезными глазами, на которые уже начали набегать слезы.

Мне уже стало стыдно, просто ужасно стыдно за свои слова, но не успел я раскрыт рта, чтобы извиниться, как она развернулась и пошла к двери, бросив через плечо:

«Чтоб ты сдох».

Я замер, внезапно лишившись всех сил. Лишившись воздуха в легких. «Чтоб ты сдох». Три слова носились в моей голове, звеня, крошась, громыхая. Она пожелала мне смерти.

Марина позвонила через пять минут. Плакала в трубку, извинялась. «Я это сгоряча, ты же знаешь, я совсем не хочу этого!». Она плакала в трубку, а я не мог выдавить ни звука, не мог ответить, что мне безумно жаль. Что это я во всем виноват.

Кое-как придя в себя, я проорал в трубку, чтобы она стояла на месте, не двигалась. Что я сейчас! Я сейчас! Я сейча…

Ее сбила машина прямо на моих глазах, когда я вылетел из-за угла своего дома. Марина даже не успела повернуться на мой крик. Пьяный водитель. Насмерть.

Я перестал выходить из квартиры. Уволился с работы. Кажется, не ел уже несколько дней. Хотел умереть, как же я хотел умереть. Я планировал выпить все имеющиеся таблетки, или полоснуть по венам, набрав ванну теплой воды.

Я был практически готов, но мои планы прервал звонок. Уже сто лет никто не звонил мне на домашний. Чувствуя какой-то странный интерес, я поднял трубку.

Мне звонил какой-то доктор Виноградов. Мужчина сбивчиво тарабанил в мембране про то, что он очень рад меня слышать. Он рад, рад, рад. И он приглашает меня к себе в больницу. Я просто должен навестить его, время уходит.

Я ничего не понимал. Кого должен навестить? Кто такой этот Анатолий, к которому мне стоит стремглав нестись, роняя тапки? Откуда доктор Виноградов вообще меня знает?

В трубке помолчали.

«Приезжайте, я все Вам расскажу. Вы не пожалеете».

Всегда успею умереть. В конце концов, может, это мое последнее приключение перед тем, как я затяну петлю на шее. Или, быть может, суну голову в духовку?

Когда я приехал по указанному адресу, то меня встретил высокий сухопарый старичок в белом халате. Его глаза подозрительно заблестели, когда я поздоровался. Хотя может мне и показалось, и это был всего лишь блик на линзах его очков.

Доктор провел меня в свой кабинет. Достал из забитого бутылками ящика коньяк и налил мне в стопку.

— Дарят, — вздохнул он, кивая на ящик. — Когда выйду на пенсию, смогу продавать из-под полы и жить припеваючи. Попадаются даже коллекционные вещи. Я, знаете ли, на редкость умелый хирург-реаниматолог.

Я тупо молчал, разглядывая на стене плакат, изображающий легкие в разрезе.

— Ты совсем меня не помнишь? — спокойно спросил доктор, присаживаясь.

Я отрицательно покачал головой.

— Я был начинающим врачом, когда тебя и твоих родителей привезли в нашу больницу, — начал он, залпом выпивая свою стопку. Поморщился, заметил, что я стал внимательно его слушать и уперся локтями в стол. — Твои родители умерли почти сразу. Травмы несовместимые с жизнью. Ты был на грани, раздробленные ребра, одно повредило сердечный клапан. Честно говоря — никто не думал, что ты выживешь. Слишком маленький ребенок, слишком большая травма. Сердце не должно было биться, просто не должно! Когда тебя выписывали, я все смотрел и смотрел на рентген. Осколок ребра буквально прошил твое сердце насквозь! С такой травмой не живут!

Когда тебя привезли, то сделали операцию, удалили осколок. Однако состояние становилось все хуже и хуже. А потом, внезапно, ты пришел в себя.

Он помолчал, поджав губы. Я безмолвно смотрел на лицо человека, вытащившего меня с того света 24 года назад. Доктор Виноградов склонил седую голову и задумчиво смотрел в окно. Уже начинало смеркаться.

— Ты пришел в себя, а он наоборот, впал в кому.

— Кто?

— Водитель, который протаранил вашу машину.

Я долго смотрел на него, пытаясь осознать услышанное.

— Как впал, так и пролежал. До сего дня. У него сестра родная была, запрещала отключать аппараты жизнеобеспечения. Все эти годы ходила, навещала, читала ему книги вслух… Вчера она скончалась. Пришли бумаги, так что сегодня мы его отключаем. Я подумал, что ты захочешь поприсутствовать. И еще…

Перед тем, как он впал кому, ему рассказали, что двое взрослых в аварии погибли, а мальчик скорее всего умрет к утру. Он так метался по кровати, просился к тебе в палату. Нам даже пришлось вкалывать ему успокоительное. А потом и вовсе начал бредить. Всё кричал, что позаботится о тебе… Что-то я не о том говорю.

— В какой он палате?

— В шестой.

За окном окончательно стемнело.

Я стоял и смотрел на живую мумию на больничной кровати. Впалая грудь мерно вздымалась под застиранным одеялом. Мерно попискивали приборы, опутывая эту пародию на человека щупальцами трубок и проводов.

Я стоял и смотрел на человека, сломавшего мою жизнь. Сначала он лишил меня родителей. Потом… Вся вереница мертвецов, казалось, стояла за моей спиной и укоризненно взирала.

Я смотрел, смотрел, смотрел… Как он все эти годы смотрел на меня.

Что и говорить. Позаботился. Я не стал дожидаться часа икс и уехал домой. Пустая квартира встретила меня тишиной. На столике в прихожей лежали забытые Мариной перчатки. Я взял одну и пошел в зал. Сел напротив шкафа с зеркалом во всю створку. На часах было полшестого утра. В шесть доктор Виноградов отключит от аппаратов измученное тело, когда-то бывшее человеком.

Наверное, ровно в шесть утра встанет мое непригодное к жизни сердце. То самое, которое все эти годы билось только потому, что так захотел мой невидимый «защитник». Я сжал в руке пахнущую духами перчатку, прижавшись к ней губами. Посмотрел на свое отражение. Улыбнулся.

— Чтоб ты сдох, — отчетливо проговорил я и расслабленно откинулся в кресле.

Я принялся ждать.