Никто не должен узнать

Мы любили сидеть под одиноким деревом, на котором, как мне сказала мать, заканчивался мир. Действительно – за ним ничего не было, лишь какой-то густой воздух и уходящее вдаль поле. Очевидно, потом поле заканчивалось, а за ним – ничего. Совсем ничего, это ведь конец.

Мы собирались у дерева в чётко указанное время. Обычно это был уже вечер, и сидели мы там допоздна, из-за чего моя мама часто ругалась и грозила папиным тёмно-зелёным ремнём. Я, если честно, знать не знаю где мой отец, но, по рассказам матери, он очень мужественен и смел, поэтому все товарищи его уважают. Хотел бы я тоже как-нибудь стать таким же, как мой папа.

Мы часто мечтали о будущем, гадали, кто кем станет. Влад ловко балансировал на грани реализма и мира фантазий. Все мои догадки о мире он опровергал фактами из книг в его домашней библиотеке. Как ни крути, но ничего противопоставить я не мог, потому что попросту не понимал, о чем он говорит.

Мы были ровесниками. Влад был на пару месяцев старше меня, чем всегда в шутку гордился, но мы оба понимали, что два четырнадцатилетних мальчика ещё не доросли до того момента, когда они смогут что-то изменить. Всё, чем мы пока что могли довольствоваться, - это созерцание удивительных звёздных ночей под одиноким деревом, разлёгшись на самой зелёной траве на свете и попивая самый сладкий сок, только что выжатый из яблок, растущих на заднем дворе.

Мы могли лежать так часами, в окружении лишь потрескивания сверчков и глубокого ветра. Иногда мы видели птиц, летящих туда, на край света. Конечно, ни одной птицы, направляющейся к нам из густого воздуха, мы так и не заметили.

Мы как раз были на одной из вечерь в домике Влада и его бабушки. Вокруг его дома и нашего не было ни единой души, лишь дорога, идущая с запада на восток, и с востока на запад. Поэтому наши семьи были вынуждены помогать друг другу в тяжелые времена и поддерживать дружеские отношения. Как раз таки для этого каждое воскресенье мы собирались на эдакие ужины и разговаривали о чём угодно.

Мы услышали какой-то шум на дворе. Моя мама и бабушка Влада сказали нам ждать внутри, а сами пошли посмотреть, что происходит. Так как я был в гостях, я не имел права ослушаться, так что остался. Влад последовал моему примеру.

Мы просидели так минут пять. После услышали два неприятно громких хлопка, доносящихся из улицы, а затем – шум, такой же, как и тогда. Шум всё отдалялся и отдалялся, постепенно затихнув и полностью.

Мы уже не могли ждать, поэтому вышли во двор и сами. На дороге лежала моя мать и бабушка Влада. В луже крови. Не то, чтобы я был полностью равнодушен к тому, что только что увидел своей парой детских глаз, но и что делать я тоже не знал. Никаких слёз, никаких криков. Я просто стоял и смотрел. Влад же, кажется, был немного в другом состоянии. Он с ужасом протянул дрожащую руку к бледному телу самого дорогого ему человека и начал плакать.

Мы пробыли на дороге несколько минут, после чего Влад заявил, что ему нужно всё обдумать у себя дома и, весь в слезах, захлопнул за собой дверь. Я как раз понял, что у меня пересохло в горле, так что сходил к реке, дабы умыться и утолить жажду.

Мы с Владом, похоже, остались единственными жителями во всём мире, поэтому я направился к его дому с целью приободрить. Мерзкий скрип входной двери, хлопок, недоумение. Старый обугленный стул, верёвка, висящий Владик.

Я не придумал ничего умнее, кроме как снять тело с вёрёвки, положить его возле двух на дороге и поджечь. Почему-то мне стало грустно. Последующую ночь я провёл в одиночестве под деревом.

Я знал, что у Влада была мечта мальчишки. Он хотел узнать, куда направляются птицы. Почему они всегда исчезают в густом воздухе и никогда не возвращаются обратно.

Я тоже решил узнать. Поэтому собрал небольшой рюкзачок и отправился на край света. Быть может, я просто упаду в пропасть и на этом всё закончится. Так скучно и неинтересно. А, быть может, там меня ждёт птичий рай, где я тоже стану птицей и найду себе девочку с красным шарфом. Кто его знает?

Я просто хотел подсмотреть, что скрывает от меня неизвестность. Эти три дня длились вечность. Три дня блуждания лишь вперёд и вперёд. Засыпая, я рисовал себе стрелочки на земле, чтобы знать, в каком направлении мне идти наутро. Еды становилось всё меньше, а мотивация продолжать свой путь сжималась, как половинка песочных часов. И вот, спустя 70 часов я увидел солнце. Самое настоящее, слепящее, яркое солнышко.

Я с облегчением выдохнул и завалился на землю. Передо мной была вырыта глубокая полоса в земле, метра два, что ли. В этой полосе сидели люди, с такими же поясами как у моего отца. Один из них, без пояса, назвал меня моим именем. Очень громко и звонко. Наверное, зря он это сделал. В следующее мгновение в его направлении полетел тёмно-зелёный шарик, напоминающий яблоко. Громкий противный звук, вспышка, и полоса стала немного шире. Того мужчину нигде не было видно. Не знаю, куда он убежал, но ведь он назвал меня по имени. Откуда он его знал?

Я обладаю именем. Именем? Что значит имя? Почему-то меня снова затягивает в густой воздух. Я уже ничего не понимаю, слышу только голос матери. Наверное, мне должно сейчас стать невыносимо тяжело и я отправлюсь на поиски стульчика и верёвки, как это сделал Влад. Но опять мои веки становятся тяжелыми, и появляется усталость.

- Я что, заснул? – я не мог поверить, что впервые заснул под разговоры Владика. – Что происходит?

- Ты серьёзно? Что было последнее, что ты запомнил из моих рассказов?

Мы застыли в неловком молчании. Из густого воздуха вдруг вылетела птица с оборванным тёмно-зелёным поясом, точь-в-точь таким же, как у моего отца. Ремень упал на землю возле нас, и Влад побежал рассматривать находку.

Никто не должен узнать.