Кошмар имени Ленина

Каждый раз, когда я мою голову, мне приходится держать глаза открытыми потому, что какой-то смутный страх всегда находит на меня в этот момент. На этот раз я, чувствуя себя крайне беззащитно голым в скользкой в ванне, сказал себе, что на этот раз переборю свой страх. Я стою с закрытыми глазами и не выдерживаю такого напряжения: я прищурил один глаз, и продолжил так мыться. И тут что-то сгорбленное в двое, в грязных бинтах предстало моему приоткрытому глазу. Мне обзор закрывала, падающая на лицо, мыльная вода. Оно двигалось на меня, и я открыл оба глаза, в которые тут же затекла пена. Я не видел ничего кроме силуэта передо мной, который запустил руки мне в ребра. Он схватил когтями по два ребра в каждую руку, и раскрыл всю грудную клетку. Я помимо адской боли почувствовал, как моя грудь пустеет без, вываливающихся из нее, органов.
Я открываю глаза, и передо мной предстает моя полутемная комната с ракурса моей кровати. Сердце бешено стучит и просит воздуха. Я хотел было встать и отдышаться, но я не мог поднять своего корпуса. Опять чертов сонный паралич. Нужно было поскорее проснуться, пока не продолжились кошмары. Мне обычно помогало либо чтение молитвы, либо то, что я шевелил сначала пальцем ноги, потом ступней, ногой, а после и вовсе просыпался. Но молитва отказывалась приходить на ум, а пальцы окаменели. Распечатанная Мона Лиза, которую папа за неимением места на стенах оставил на столе перед моей кроватью, загорелась, задымляя весь потолок потоком чернейшего дыма. Белые шторы стали железными и перестали пропускать лунный свет. С улицы мне прямо в окно ударил луч прожектора. Свет проходил только по краям штор, которые стали двигаться вдоль окна как по рельсам, наслаиваясь друг на друга. Я вместо молитвы стал вспоминать стихи, но и они не помогали. Вязкая тьма выкарабкалась из-под моей кровати, запрыгнула на меня и принялась душить. Душит, душит, и вдруг я оказываюсь на лестнице моей школы. Общаюсь с одноклассниками, захожу в кабинет и чего-то жду. Ворон садится на окно по ту сторону стекла, открывает клюв и оглушительно лает. Подлетает второй, третий, стая. Они, скуля, бьют по стеклу и давят всей своей массой на него. Выбив стекло, они летают под потолком, ударяя по нему крыльями. С облепленного потолка слетают по очереди птицы, чтобы оторвать от меня кусок мяса. Они выкалывают мне глаза, обгладывают всю шею, дерутся между собой за мой спинной мозг, и лают друг на друга. Все исчезает.
Побыв в забытье, я полностью здоровый под светом фонарей иду по ночной деревни, которая отделяет мой дом от города. Деревня нигде не кончается, а только приводит в другую часть города, где есть дореволюционный заброшенный завод. Я захожу внутрь, там меня ждут люди в смокингах и со смехом указывают пальцами на мое лицо. Я себя трогая и чувствую, что лицо в крови и чем-то обклеено. Я отрываю что-то от лица и разглядываю. Это был осколок зеркала, я рассматриваю себя в нем и вижу, что все лицо в шрамах, а поверх них наклеена куча таких же осколков зеркала. Я был ужаснейшим диско-шаром. Я пошел к людям в смокингах, мой ход не по моей воле сильно замедлился, но одного из них я все-таки настиг. Я стал тереть своей мордой с стекляшками по его лицу. Когда я дотер до костей его скул, я остановился и ушел. А после невероятными прыжками передвигаюсь по зданию. Я спустился в подвал, где в блестящих стенах проводился медосмотр. Меня проверяют и говорят: “увы и ах, у вас заражение пятой руки. Мы ее ампутируем”. Тупым топором мне сносят руку, я просыпаюсь.
Теперь я опять невыспавшийся пойду по делам.