Кошка сдохла, хвост облез

— Ехали-татаре-кошку-потеряли, — визгливо тараторили под окном.

Артем раздраженно перевернулся на другой бок и закрыл ухо подушкой. Утро субботы, ну чего этим обалдуям не спится? Да, лето, каникулы — ну так и валяйтесь, мерзавцы, до обеда. Взрослыми ой как пожалеете, что не дрыхли в детстве без задних ног…

— Кошка-сдохла-хвост-облез…

Боже, зачем он вчера столько пил? А ведь как хорошо все начиналось! «Артюха, пошли, по бутылочке пропустим». Пропустили. «Артем, по второй?» Ну ок, по второй… «Артон! Как вы относитесь к более благородным напиткам? В частности, имеющим на своем борту несколько звездочек?» Ну хорошо, конечно, какие вопросы? А по итогам — раскалывается голова, во рту как эта самая дохлая тварь насрала… кстати, а почему говорят «во рту как будто кошки нагадили»? Что, кто-то когда-то действительно отведал кошачьего говна?

— Кто-промолвит-тот-и-СЪЕСТ! — ударило ему в голову, словно расколов череп и расплескав мозг.

— Суки! — заорал Артем, резко сев и повернувшись к окну. — Суки малолетние! Заткнитесь, падлы!

Под окном испуганно притихли. Заткнулись даже чирикающие на соседнем дереве воробьи.

— Пикните еще — я вам бошки поскручиваю, — громко пообещал Артем всем и снова рухнул на кровать.

Однако сон уже безвозвратно испарился. Артем еще минут двадцать покрутился, пытаясь устроиться поудобнее, пока простыня под ним не сбилась в жесткий ком, а одеяло не сползло на пол.

— Суки, — вздохнул он, снова садясь на кровати.

Продолжая перебирать в уме непечатные выражения, Артем поплелся в ванную. Долго и вяло чистил зубы, пытаясь плевком сбить с мутного заплесневевшего кафеля юркого рыжего муравья, потом так же вяло и неторопливо брился — запоздало вспомнив, что суббота и можно этого и не делать, потом залез в душ — и только тогда окончательно проснулся.


Он уже пил кофе и неторопливо размышлял, чем бы заняться — на эти выходные, как и на многие другие, у него не было никаких планов, кроме как бессмысленно и беспощадно бездельничать — когда с улицы опять донеслось:

— Ехали! Татаре! Кошку! Потеряли!

Артем вздохнул. Видимо, угроза оторвать голову не была воспринята всерьез. Ну хорошо, пойдем другим путем. Так сказать, не через голову. Он залпом допил кофе и мстительно ухмыльнулся.

* * *

Артем шарил в карманах перекинутых через спинку стула джинсов. Пришлось перебрать кучу мелкого барахла — ключи, зажигалку, несколько монет, жетон от питерского метрополитена, наклейки с акционными фишками из местного магазина, — пока пальцы не наткнулись на заветный квадратик.

Презерватив был распакован привычным небрежным жестом, встряхнут, даже немного поддут — на предмет отсутствия дырочек, — а потом торжественно отнесен в туалет. Там, правда, пришлось повозиться — с утра Артем уже посетил сей уголок, а недавний кофе не спешил покидать организм.

— Ну давай, давай, — мстительно бормотал Артем, уговаривая мочевой пузырь помочь в коварном замысле. — Давай, пока они не разбежались.

На балкон он выходил крадучись, неся презерватив подальше от себя, чтобы случайно не пострадать от собственного же оружия.

Июль в этом году наступил достаточно незаметно — после слякотной и теплой зимы и неожиданно жаркой весны лето оказалось очень скромным и непримечательным. По ночам накрапывал мелкий теплый дождик, утром от асфальта парило — но не было привычного июльского пекла, не пушили тополя и не пряталась в тени изнывающая от духоты полуголая ребятня. Наоборот, разбившись на компашки, дети юрко носились по дворам, скакали по гулко ухавшим крышам гаражей, залезали на пожарные лестницы — или вот, как сейчас, шумели и галдели, перепрыгивая через скамейку.

Прищурившись, Артем воровато осмотрел соседские балконы и окна — ему вовсе не улыбалось, чтобы кто-то стал свидетелем его, гм, небольшой шалости. Ну совсем по-маленькому шалости — мысленно скаламбурил он и ухмыльнулся. Уже одно только предвкушение мести поднимало ему настроение.

Он вытянул руку с презервативом, примерился, сделал поправку на алгоритм передвижения детей под балконом — и разжал пальцы. И в ту же секунду, сдерживая торжествующий хохот, метнулся вниз к полу, под прикрытие перил — присесть и затаиться.

Ему не нужно было смотреть, чтобы знать — уринная капитошка стремительно полетела вниз и смачно лопнула в самом центре мальчишеской компании, обдав всех — всех, не пропустив никого! — вонючими брызгами. Точнее, пока не вонючими, а вот через пару минут… хехехе! Он быстро зажал рот рукой — еще не время выдавать себя.

— Фууу! — донеслось снизу. Ага, мальчишки распробовали — Артем снова восхитился своим удачным каламбуром, — чем же их обрызгало!

Он мстительно хмыкнул. Получили свое, сами напросились.

— Дяденька, вы козел! — плаксиво проныли внизу.

Артем высунулся с балкона. Мальчишки брезгливо отряхивались, а у самого маленького, чернявого татарчонка или казаха, обиженно подрагивали губы — кажется, ему досталось больше всех. Артем глумливо развел руками — мол, ничего не знаю — и вернулся в квартиру. Там он налил себе еще чашку кофе и забросил сразу три куска сахара — жизнь, кажется, налаживалась.

* * *

Артем шел через двор, что-то чрезвычайно фальшиво насвистывая и помахивая пакетом с замороженной пиццей, бутылкой пива и упаковкой чипсов.

Перед походом в продуктовый магазин он поставил на закачку фильм, который собирался посмотреть уже второй месяц, так что теперь предвкушал наслаждение законным выходным по полной программе — хлеб, то есть пицца, и зрелище.

В подъезде было как всегда темно и сыро, пахло затхлыми тряпками и застарелой мочой. Нажав кнопку лифта, Артем затаил дыхание — старая игра, еще с детства: хватит ли у него сил не дышать до квартиры. Начиная с тринадцати лет он частенько выигрывал — двух минут вполне хватало, чтобы доехать до квартиры и даже открыть дверь, и хотя в висках гулко стучало, а легкие жгло, радость от этой маленькой победы была выше всех неудобств. Поэтому он стал играть на желание. Ну что же загадать в этот раз… если я выиграю, то… м-м… до конца года встречу шикарную девушку! А если проиграю — то не встречу… до следующей игры! Он ухмыльнулся, довольный собственной хитростью — при этом случайно выдохнув немного воздуха.

Лифт, гудя, неторопливо ехал откуда-то с верхних этажей — Артем, надув щеки до боли в натянутой коже, прикидывал, что в этот раз может и проиграть. Если, конечно, не достать ключ заранее… Ну что же, немного подвел себя этой ухмылкой, выиграю время заранее подготовленным ключом!

Поудобнее перехватив пакет — при этом стараясь не делать резких движений, — он полез в карман…

…и тут его схватили за руку.

От неожиданности Артем выдохнул настолько резко, что запершило в горле. Кашляя и отплевываясь, он обернулся. Перед ним стояла бабка — неопределенного возраста, невысокая, ему по плечо, желтолицая и рябая. Из-под повязанного на мусульманский манер черного платка поблескивали темные раскосые глаза. Сухими пальцами она крепко вцепилась в кисть Артема.

— Ехали-татаре-кошку-потеряли, — затараторила бабка.

— Вы что? — срывающимся голосом пискнул он.

— Кошка-сдохла-хвост-облез-кто-промолвит-тот-и-СЪЕСТ! — Последнее слово она выплюнула прямо в лицо Артему с комком вязкой желтоватой слюны.

— Да пошла ты на хрен, старая тварь! — заорал он, отталкивая старуху. Та чуть не упала, с трудом удержавшись на ногах — во многом благодаря тому, что продолжала цепляться за руку Артема. Он схватил ее за запястье, готовый, если понадобится, и вывернуть его — но старуха уже разжала пальцы, ловко выскользнула из захвата и с удивительной для ее лет легкостью поспешила куда-то наверх, в сторону второго этажа.

— Ах ты… — Артем, может быть, и бросился бы вслед за ней — неясно, правда, с какой целью, не бить же, в конце концов, — но вовремя открывшиеся двери лифта спасли бабку от его гнева. Он выругался, плюнул, погрозил второму этажу кулаком и шмыгнул в уже закрывающийся лифт.

— Вот же мразота, — бормотал он, ожесточенно натирая мочалкой щеку. Кожа уже покраснела и кое-где начали выступать мельчайшие капельки крови. — Вот же дрянь.

Пиццу он в итоге перегрел, и без удовольствия жевал куски, с одной стороны размякшие до состояния мокрой ваты, а с другой — затвердевшие, как гипс. Так же вяло он посмотрел фильм — не особенно вникая в сюжет, а потом до вечера серфил по сети и играл в какую-то браузерку. Ничего не хотелось. Он слонялся по комнате, переключался между вкладками браузера, переварил макароны так, что те превратились во что-то мягкое, склизкое и соплеобразное…

Так вяло, муторно и сонно прошла эта суббота. Артем был даже рад, когда за окном стемнело — день, который так неудачно начался и так противно продолжился, наконец-то подошел к концу. Перед сном он попытался развеселить себя, вспомнив лица обиженных и оскорбленных мальчишек — но стало только противно от такого идиотского поступка.

Вскоре он забылся мутным и липким сном без сновидений.


* * *

Наутро его разбудила боль в горле. Гудела голова, ныли мышцы, ломило спину — все признаки начинающейся простуды. Ну когда же он успел, а? Неужели в пятницу вечером во время алкотрипа — хотя какой там алкотрип, так, пробежечка — его где-то просквозило, у какого-нибудь кондиционера? Ну тогда понятно, почему вчера день такой поганый был — как раз начал заболевать. Как там такая температура называется — субрефильная, субфебрильная?

Артем попытался заглянуть в горло — но зеркало в ванной было повешено так неудачно, что он спиной перекрывал весь свет, а карманного зеркальца у него не водилось. Хотя чего там смотреть — разумеется, все опухшее и красное. Первый раз, что ли, простужается?

Конечно, можно было пролечиться по старинке — теплое молоко с медом, полоскание какой-нибудь ромашкой, горячее темное пиво, в конце концов, — и вкусно и полезно… Но завтра все равно бы пришлось тащиться на работу — или недолеченным, или еще больше разболевшимся. Так что Артем стал гуглить адреса ближайших платных клиник, работающих в выходные — не так уж и много должен стоить прием лора, зато можно получить больничный уже сегодня и не сидеть в очереди с терпко пахнущими лекарствами и старостью бабками.


— П-простите… — растерянно сказала молоденькая лор, убирая зеркало. — На что жалуетесь, сказали?

— Болит, — пожал плечами Артем. — И чуть кашель.

Кашель у него начался, когда он зашел в здание клиники. Возможно, конечно, что это была аллергия на какое-нибудь моющее средство или лекарство, случайно распыленное в воздухе, — но все равно лучше предупредить врача.

— Кашель… — медленно произнесла та, почему-то не глядя Артему в глаза. — Вы уверены, что… — она снова заглянула к нему в горло — на этот раз опасливо, — … что это ко мне?

— А к кому же еще?

— Ну, я лечу… в основном воспаления слизистой…

— А у меня?.. — с нажимом спросил Артем. Девушке явно что-то не нравилось у него в горле — а это, в свою очередь, не нравилось ему. Что же там может быть такого, что лор оказалась в замешательстве — и более того, то ли не желает, то ли не может сказать, что увидела. «Рак?» — мелькнуло ужасное предчувствие.

— Посмотрите сами. — Она протянула ему зеркало с длинной ручкой.

Артем взял зеркало, раскрыл рот пошире и…

...вцепился в ручку так, что хлипкий пластик жалобно скрипнул.

Горло у него было покрыто шерстью.

— Что за… — прохрипел он, поворачиваясь к свету, не веря своим глазам. — Что за…

Рыжеватая, с вкраплениями черного и белесого, кое-где слипшаяся от слюны — но, несомненно, шерсть.

Он сунул в рот палец, пытаясь сковырнуть то, что приклеилось к горлу — а оно же приклеилось, правда ведь? у человека не может там расти шерсть! ни у кого не может там расти шерсть! — но только скрючился в судорожном рвотном позыве.

— Что за… — пробулькал он, умоляюще глядя на лора снизу вверх.

Та только беспомощно развела руками.

— Может… дерматолог? — с надеждой спросила она.


Он побывал даже у венеролога — от отчаяния, в последнем порыве хотя бы узнать, что с ним, — но тот, как и все остальные, лишь замахал руками, заглянув Артему в горло. Лишь хирург был спокоен и даже весело настроен — умудрился пошутить, что, судя по состоянию шерсти, к трихологу Артем может даже не ходить.

И теперь он стоял на крыльце клиники и комкал в руках больничный — его выписал терапевт, трусливо пряча глаза. Никто не хотел с ним возиться. Плата за прием была достаточна, чтобы лечить всякие банальные жалобы — но слишком мала, чтобы связываться с проблемным пациентом. Давайте подождем и понаблюдаем, приходите… нет, не завтра, лучше в среду. А еще лучше через неделю. Если станет хуже? Вызывайте скорую по месту жительства.


Артем, волоча ноги, поплелся домой. Неужели все-таки рак? Но это же опухоль. А опухоль никогда не бывает с шерстью, правда ведь? Полипы, папилломы, бородавки — он перебирал в уме все, что хоть как-то могло быть связано с этим. О, бородавки! Они же бывают с волосами, да? Может быть, у него там одна большая — или несколько маленьких бородавок?

В горле защекотало, и Артем согнулся в приступе судорожного кашля. Он кашлял, пока глаза не заслезились, а из носа не потянулись ниточки соплей. Краем глаза он видел, как прохожие сторонились его, брезгливо отшатываясь, — впрочем, неудивительно на фоне всеобщей истерии по поводу свиного и прочих гриппов. Пару раз он выхаркнул что-то желтоватое, несколько раз в слизи, смешанной со слюной, мелькнули рыжеватые волоски. В отчаянии он засунул в рот два пальца — и только после того, как его вывернуло кофе и желчью, наступило облегчение.

Еще несколько минут он стоял согнувшись, вцепившись в столбик низенького ограждения и прислушиваясь к урчанию где-то под ребрами, выше и левее желудка. В висках пульсировала боль, перед глазами плавали разноцветные пятна. Жжение в горле постепенно утихало.

— Дяде плехо, — раздался за его спиной детский голос.

— Дяде хорошо, очень хорошо, — раздраженно перебила женщина. — Пошли отсюда, и никогда не подходи к таким дядям, ясно?

Артем с трудом выпрямился, вытирая дрожащими руками слезящиеся глаза. Голова кружилась, уши то и дело закладывало до полной глухоты — приходилось часто сглатывать: тогда болезненно щелкало где-то глубоко в левом ухе, и слух возвращался.

Он шел по краю тротуара, прижимаясь к ограждениям, пошатываясь и широко расставляя ноги — как моряк во время качки, — готовый в любую секунду схватиться за ветку или арматуру. Однако с каждым шагом в голове прояснялось, тошнота уходила, и все произошедшее казалось каким-то дурным мимолетным сном, минутной слабостью, быстро прошедшим отравлением. Артем был бы рад поверить во что угодно — даже в запоздавшее на сутки похмелье, — но перед глазами стояли зеркало и шерсть в горле. Короткая, рыжеватая, с пегими вкраплениями шерсть.

Около подъезда с визгом бегали дети — играли то ли в «выше ноги от земли», то ли еще в какие-то догонялки. Завидев Артема, они замолчали. Он злобно зыркнул в их сторону — вот же гады, как испоганили вчера утро, так весь день и пошел насма… Стоп! — оборвал он себя, замерев, открыв лишь наполовину дверь подъезда.

Бабка! Эта полоумная, которая плюнула в него. Неужели эта старуха его чем-то заразила? Отчего-то же голова у нее была покрыта платком? Может быть, лишай? Или псориаз? Что там еще такое поганое из заразных болезней? А может быть, у нее как раз и есть рак? Мало ли, что говорят, будто рак незаразен! А вдруг он подцепил именно заразную его версию?

Надо срочно найти эту бабку и вытрясти из нее все — чем болеет, как лечится, что это, в конце концов, такое. Но, черт, где же она может жить? Артем потер вспотевший лоб. Судя по внешности, она явно имеет отношение к той то ли татарской, то ли казахской — Артем плохо разбирался в этих национальностях, да, честно говоря, и не собирался — семье, что переехала сюда лет пять назад. Многодетная и пестрая, эта семья была при том на удивление незаметной — проскальзывали на свой второй этаж молчаливыми тенями, заговаривали с соседями только в случае крайней нужды и очень вежливо и тихо, на детей никогда не жаловались сверстники — в общем, мечта, а не соседи. Да-а, как говорится, в тихом омуте… Вот и повылазило то, что в нем водилось, значит!

Артем еще немного помялся, собираясь с решимостью, а потом быстро взбежал на второй этаж и затрезвонил в скромную дверь, обитую зеленым дерматином.

Послышались торопливые шаги и, даже без вопроса «Кто там?», дверь открылась.

На пороге стояла молодая женщина. Голова ее была покрыта платком — точь-в-точь как у бабки, только ярко-желтым, новым и красивым. У бабки же тот был словно припорошен чем-то — то ли пылью, то ли перхотью, — а может быть, вообще затянут плесенью — отчего-то вспомнилось Артему.

— П-простите, — заикаясь от волнения, начал он — У вас бабк… пенсионерка не проживает?

Женщина помотала головой и стала закрывать дверь.

— Погодите! — В отчаянии Артем подставил ногу. — Я не так выразился! У вас не живет пожилая женщина… похожая на вас? У нас вчера… ммм… возникло некоторое недоразумение…

Женщина ничего не ответила — но и не стала закрывать дверь. Она просто стояла и выжидающе смотрела на Артема. Тот убрал ногу и начал сбивчиво объяснять:

— В общем, она… она меня с кем-то перепутала… и рассердилась на меня. А я совсем ни при чем, совсем-совсем.

Женщина снова стала закрывать дверь.

— Погодите! — Артем рванулся к стремительно уменьшающейся щели и, прижав губы к двери, лихорадочно зашептал: — У меня волосы растут… в горле.

Дверь замерла.

— Она что-то сказала, — продолжал шептать Артем. — Что-то про кошку. И плюнула. А теперь у меня шерсть в горле. Рыжая… — зачем-то добавил он.

За дверью царило молчание — но и сама она не двигалась.

— Может быть, ваша бабушка… или мама… болеет чем-то? Вы скажите, я себе лекарство куплю, и ей тоже! Вы только скажите, какие лекарства? Я все куплю!

Дверь резко захлопнулась — так, что Артем, потеряв равновесие, качнулся вперед и больно ударился лбом о косяк. Из квартиры послышался истеричный булькающий смех.

— Сука, — вздохнул он, потирая стремительно набухающую шишку.

Артем еще долго названивал в дверь — пока снова не услышал шаги. Он приготовился было произнести новую — на этот раз более ладную и располагающую к себе — тираду, но шаги вдруг стали удаляться. Он опять нажал на кнопку — и ничего не услышал. Хозяйка отключила звонок.

— Эй! — Артем замолотил в дверь. — Эй! Ну послушайте меня!

Тишина.

— Эй! — От злости он начал колотить ногой. Звуки ударов гулко разносились по подъезду, но его это не волновало.

— Слышь, мужик! — Его осторожно, но крепко приобняли сзади за плечи.

От неожиданности Артем дернулся и чуть не упал — но его держали надежно. Затем аккуратно и настойчиво развернули. Перед ним стоял высокий — на голову выше Артема — и крепкий мужчина. Стилизованная под тельняшку футболка обтягивала мощные мускулы. Дверь квартиры напротив была приоткрыта, и оттуда с любопытством таращилась на происходящее какая-то мелкая псинка.

— Если ты сейчас не заткнешься, я тебе ноги в жопу запихаю, — с нежностью произнес мужчина.

— Но…— начал Артем. — Но я только спросить…

— Иди, проспись, алкашня.

— Я не алкаш, я просто заболел, — растерянно попытался оправдаться Артем, впрочем, понимая, насколько жалко и лживо все это выглядит.

— Я вижу, вижу, что ты заболел. — Громила стал подталкивать его к лифту. — Сам до дома доберешься, или тебя донести?

— Сам, — угрюмо сказал Артем, нажимая на кнопку вызова.

* * *

— Шерсть? В горле? Сидорович, тебе надо девушку завести. Я знаю, что онанизм приводит к волосатым ладоням, но давай я не буду предполагать, что приводит к волосам в горле, — громко смеялась в телефонной трубке Ленка.

Ленка была хамовата, грубовата, порядком бесцеремонна — сказывались несколько лет работы в местном минкульте. Конечно, она нередко утрировала, делясь воспоминаниями о том периоде — но присказка про «алло, это прачечная?», видимо, была у нее любимой не зря.

К Артему она относилась несколько покровительственно — сказывалась разница в возрасте. Да, Ленка была его старше всего на пять лет — но в детстве это целых пять вечностей. Если бы они были ровесниками, то, возможно, у них и могло бы что-то сложиться — Артему нравились такие девушки, могущие разрешить все вопросы и постоять не только за себя, но и за того, кто рядом с ними.

Но, увы, поначалу она была для него слишком взрослой — а он для нее слишком маленьким. А когда они достигли того возраста, когда плюс-минус пять лет не выглядели чем-то значимым, то у каждого была уже своя жизнь. Ленка успела выйти замуж и развестись, Артем поменял десяток подруг — в итоге они стали просто хорошими друзьями. А из хороших друзей никогда не получится даже посредственных любовников.

— Вечно ты в какое-то дерьмо вляпаешься, Сидорович, — сказала Ленка, слушая сбивчивые объяснения Артема. Она с детства называла его только по фамилии и, возможно, даже и имени-то не помнила.

Год назад она перешла — а точнее, ее переманили — из минкульта в какое-то желтое издание, которое специализировалось на статьях типа «Колорадские жуки съели агронома». Удивительно, но это самым лучшим образом подействовало на Ленку — она бросила курить, практически перестала пить, да и в общем и целом стала веселее и легче на подъем. Именно это и сподвигло Артема позвонить ей. Ему сейчас как никогда нужен был рядом кто-то именно такой — взрослый, умный, решительный, острый на язык и оптимистичный. Могущий разрешить все его проблемы.

Через час Ленка уже стучалась в дверь.

На кухне ее ожидали полный кофейник — Артем хорошо знал вкусы гостьи и сейчас всячески старался угодить им, ведь это было в его интересах — и больничный.

— О-эр-зэ, — прищурившись и с расстановкой прочла Ленка корявую запись. — Больше похоже на о-хэ-зэ.

— Что?

— «Один хрен знает», только не говори, что не помнишь эту старую шутку. Ну, давай. — Она вытащила из вместительной сумки зеркальце и маленький фонарик.

— Туда. — Артем раззявил рот и ткнул пальцем.

— Ох ты ж, сраные кочерыжки, — с восхищением выдохнула Ленка, исследуя недра его глотки.

— О ам? — прогнусавил Артем.

— Наконец-то у тебя стала расти борода, Сидорович, — хмыкнула она. — Правда, она должна была быть снаружи.

— Не смешно, — уныло сказал он, закрывая рот и разминая челюсть — кажется, погорячился с распахиванием рта и потянул мышцы. Боль в горле его уже практически не беспокоила — лишь небольшой зуд, какой бывает, если поперхнешься мелкой рыбьей косточкой. В ожидании Ленки он несколько раз засовывал в рот палец, пытаясь нащупать — а может быть, и выщипать — шерсть, но все заканчивалось лишь слезами, соплями и блеванием желчью в раковину, пока желудок не начал содрогаться в пустых спазмах. Блевать было щекотно, отдавалось уколами в правое ухо и ознобом, пробегавшим вдоль позвоночника вниз, к копчику. После этого Артема еще несколько минут трясло и мутило, закладывало уши и напрочь отбивало обоняние.

— Ну можно поплакать, — кивнула Ленка, наливая себе полную чашку кофе. — Что собираешься делать?

Артем открыл было рот, чтобы высказать свои предположения по поводу болезни и бабки — но, странное дело, его язык словно онемел. Будто он только что хлебнул что-то невероятно горячее — или столь же невыносимо холодное — и мышцы рта сковало шоком. Через секунду он перестал чувствовать и все тело. Он даже не мог захрипеть или промычать — так и сидел с полуоткрытым ртом, не в силах пошевелиться.

«А может быть, это на самом деле не болезнь?» — вдруг пришла мысль. Словно ее кто-то вложил в голову Артему, шепнул в ухо — именно так, извне, из ниоткуда. «Это не болезнь» — теперь уже это было утверждение. «Не болезнь, слышишь меня?» И как только Артем согласился с ним — онемение спало.

— Ну так чего ты от меня-то хочешь? А? Эй? Сидорович? — Ленка поставила чашку на стол и щелкала пальцами, пытаясь привлечь его внимание.

— Я?.. — растерянно переспросил Артем. Странная, чужеродная мысль одолевала его, мешая думать. Она трепыхалась в его голове — неуловимая, колючая, пульсирующая, — ускользая и мучая. — Я…

— Так, Сидорович, соберись! — Ленка снова щелкнула пальцами. — У тебя шерсть в горле. Ты позвал меня. Говорил что-то про какую-то бабку. Надеюсь, это ты не меня бабкой назвал. Что тебе надо-то было?

«Бабка, — заворочалась мысль. — Бабка».

— Бабка, — послушно повторил Артем. — Мне нужна бабка.

— Чýдно, — кивнула Ленка. — У подъездов на каждой лавке по три штуки. Можешь оптом брать.

— Бабка, — вяло пробормотал он снова. — Нужно найти бабку.

«Молодец, котик-котик мой, муркотик», — поощрительно пощекотало его разум. В желудке набух тугой ком, в горле опять запершило.

— Эй-эй, Сидорович, — замахала перед его лицом рукой Ленка. — Не раскисай, соберись. Бабка — в смысле, из тех, что «снимают, портят»? Или какая-то конкретная бабка?

Артем кивнул.

— Так, уже что-то проясняется. — Ленка шумно хлюпнула кофе. — Какая бабка? Где проживает? Как выглядит? Почему не сам?

Он объяснял сбивчиво, перепрыгивая с фразы на фразу, умолчав о моче — рассказав о презервативе с водой, — поплакавшись, что его так и не пустили в квартиру. Ленка слушала внимательно, изредка похмыкивая и скептически поглядывая на Артема.

— Ну ясно, — наконец сказала она. — Я бы тоже не пустила тебя в квартиру. Особенно если ты нес примерно такую же ересь про бабку, как мне сейчас. Ну хорошо. — Ленка смачно потянулась, хрустнув суставами. — Хорошо-о… Как минимум, это интересно, да. Это вызов, да… Найти какую-то бабку. Лю-бо-пыт-но…

Именно на это Артем и рассчитывал. Именно поэтому он ее и позвал. Ленка любила загадки, ребусы и шарады. Возможно, из нее мог бы получиться неплохой следователь — но жизнь сложилась иначе.

— Лю-бо-пыт-но, — повторила она, постукивая пальцами по столу. — Говоришь, бабка — татарка?

— Или казашка, — буркнул Артем.

— Или казашка, — кивнула Ленка. — Или киргизка, или якутка, или бурятка. А еще, может быть, японка, кореянка или китаянка. А может быть, ее просто покусали пчелы… Ты ведь не разбираешься в национальностях, да? Ну хорошо, думаю, в квартиру больше соваться смысла нет. Тогда остается только внучек. Так что иди, спрашивай у узкоглазого мальчишки, где его бабушка.

Артем съежился. А вот этого он не предполагал. Он рассчитывал, что Ленка, подхлестываемая любопытством, возьмет все в свои руки — но никак не скинет на него обратно его проблемы.

— Хотя… — Ленка смерила его скептическим взглядом. — Опять налажаешь, как с квартирой. Ладно, я сама схожу, все узнаю. Но ты мне, Сидорович, должен будешь. Как земля колхозу, ясно?


Когда Ленка ушла, Артем уставился в одну точку. Его охватило жуткое и леденящее осознание того, что на самом деле произошло. Это не болезнь. Разумеется, это не болезнь! Врачи не виноваты, что не смогли поставить диагноз — потому что у такого нет диагноза.

Артем не понимал, как это осознание пришло к нему в голову — он не только не был особо внушаемым, но и никогда не относился всерьез к мистике. Но те мысли, которые сейчас ворочались у него в сознании, продолжали приходить извне, вливаясь темным и липким потоком, в котором вяз любой здравый смысл. На какое-то мгновение ему даже показалось, что в кухне — залитой ярким июльским солнцем — стало сумрачно, стены сдвинулись, куда-то исчезли все звуки, а воздух загустел и застыл удушливым комом. Стало тяжело дышать. Артем потянулся к горлу, чтобы расслабить ворот рубашки, запоздало вспомнив, что на нем свободная футболка. Горло сдавливало снаружи, распирало изнутри — он не мог вдохнуть и лишь тяжело и надрывно сипел.

Голову уже раздуло от темной жижи мыслей. Артем пытался осознать их, но получалось очень плохо — он не понимал, не мог принять, что это происходит в действительности.

Он обидел мальчишку, облив его мочой. Страшное оскорбление, тем более для беззащитного и еще не защищенного духами ребенка. Взрослый — мудрый и знающий взрослый — должен отомстить за обиженного малыша. Отомстить — но с выгодой для себя. И Артем и есть его выгода.

«Бабка? — мысленно взвыл Артем. — Бабка? Но как она нашла меня? По запаху? И что она сделала? Как она это сделала?»

Темные чужие мысли ворочались и ускользали. Они не во все хотели посвящать Артема.

Он представил, как на это отвечает Ленка:

«Проклятие? — и заливисто смеется. — Сидорович, ты Стивена Кинга перечитал или крипи какую-нибудь. Какое проклятие? Ну хорошо, я бы попробовала поверить — только попробовала! — если бы это была цыганка. Но татарка? Казашка? И за что? За то, что облил мальчишку мочой? Не убил, не покалечил, но облил мочой? И теперь у тебя в горле растет шерсть? Ха-ха-ха!»

«Ха-ха-ха!» — раздался у него в голове визгливый чужой смех. И черная тягучая масса покинула Артема. В глаза брызнул солнечный свет, уши заложило от внезапно прорезавшегося летнего галдежа, кухня приобрела привычные потертые очертания — и если бы не подрагивающие пальцы да не сосание под ложечкой, можно было бы принять произошедшее за минутную дремоту.

Артем тряхнул головой, встал и подошел к окну. У подъезда возилась та самая компания — чернявую головку он признал сразу. Ну давай, Ленка, я рассчитываю на тебя.

За спиной скрипнула кухонная дверь. Ленка что-то забыла?

Артем развернулся.

Никого. Дверь была открыта настежь, старая наборная занавеска из бамбука, колыхавшаяся обычно даже от сквозняка, не шевелилась.

— Ленка? — спросил он громко. — Ты тут?

Тишина. Только урчала труба в туалете, да что-то двигали у соседей наверху.

Показалось.

Он отвернулся к окну.

Действительно, показалось. Ленка была уже там, у подъезда. Присев на корточки, она беседовала с чернявым, размахивая руками и показывая что-то в своей сумке. Ну давай, давай.

Дверь снова скрипнула.

На этот раз Артем не оглянулся. Сквозняк, наверное, или старые разношенные петли — потом посмотрит. Он не отрывал взгляд от Ленки с мальчишкой, мысленно подгоняя подругу: «Ну давай же, давай! Узнай у него». Ленка взяла мальчика за руку и водила пальцем по его ладони. Тот кивал.

Дверь опять заскрипела.

— Да хорошо! — буркнул Артем, не оборачиваясь. — Смажу. Потом. Как-нибудь.

И тут его погладили по голове.

Это было так неожиданно, что Артем дернулся вперед, ударился лбом о стекло, оставив там жирный след. Развернулся, сдерживая дрожь в коленях и судорожно сглатывая — горло, казалось, распухло до невозможности, щекотало, и за каждым глотком шли рвотные позывы.

Никого.

Шумно дыша, на подкашивающихся ногах Артем проковылял к кухонной двери, выглянул в коридор. Никого. Из комнаты падал солнечный свет, и в его лучах поблескивали плавающие в воздухе непотревоженные пылинки. Здесь никого не было.

Артем добрался до входной двери, дернул. Та, даже не клацнув собачкой, легко открылась. Ну конечно же! Сквозняк! Ленка, уходя, не заперла дверь, лишь прикрыла ее — да и чем бы ей было запирать? Она посчитала, что никто не залезет в квартиру или Артем сам догадается приглядеть за дверью. А он, идиот, стал вместо этого торчать у окна! Ну конечно же!

Рассмеявшись, он закрыл дверь и подбросил на ладони ключи. Все так просто, понятно и объяснимо! Может быть, и с шерстью и проклятием он себя всего лишь накрутил? А на самом деле это всего лишь бородавки и совпадение?

Продолжая по-идиотски хихикать, он взъерошил волосы.

Смех оборвался.

Артем дрожал, боясь отнять руку от головы.

Решился он это сделать только через минуту — и лишь еще через две взглянуть на то, что было зажато у него в ладони.

Волосы.

Клок волос, выпавших чисто и аккуратно, с блестящими волосяными луковицами. Словно заготовка для парика, словно скальп с кукольной головки.


— Сидорович, ты объяснишь мне, зачем тебе эта бабка?

Артем сидел за столом, не отрывая взгляда от окна. Жирный след, оставленный его лбом на стекле, был смазан. На нем четко отпечатались три длинных, в четыре фаланги, пальца.

— Сидорович? — Ленка постепенно начинала терять терпение.

— Говорят, она порчу снимает, — механически произнес Артем. Эти слова тоже пришли откуда-то извне и легли к нему на язык. А он всего лишь послушно повторил. — Мне сказали, что у меня порча, и только эта бабка может мне помочь.

— «Битву экстрасенсов» пересмотрел? — понимающе спросила она. — Ну значит так, Сидорович. Бабушка гостила у них неделю, вчера попрощалась и уехала к себе в деревню.

— А когда вернется? — глухо спросил он.

— Вот с этим очень странно. Ты же понимаешь, маленький ребенок… не так услышал, не так понял — и все, глухой телефон. Он говорит что-то типа, что бабушка больше не вернется такой же, но когда вернется, они ее узнают. Хрень какая-то, правда?

Артем медленно кивнул — словно кто-то толкнул его в шею. На скатерть осыпались волосы с челки. Он тупо уставился на них, не поднимая глаз.

— Ну я тоже примерно так же подумала, — продолжила Ленка. — Поэтому решила узнать, где живет бабушка.

— И? — пробормотал он, поддерживая разговор. «Котик-котик, мой муркотик, — проворковало у него в голове. — Бабуля ждет своего котика».

— И ты думаешь, что ребенок, который не может определиться, что там с возвращением бабушки, скажет точные координаты, где та живет?

Ленка отхлебнула кофе.

— Знаешь, Сидорович, если бы меня кто-нибудь увидел, то подумал бы, что опытная педофилка окучивает новую жертву. Ты понимаешь, что меня и побить могли?

Он уныло кивнул — хотя надеялся, что для Ленки это будет выглядеть как жест раскаяния. Еще три волоса упало на стол.

— Итак, что мы имеем… — Она достала из сумки блокнот. — К бабушке они ездили несколько раз. Всегда на одном и том же поезде. Садились поздно вечером… мальчик как раз смотрел «Спокойной ночи, малыши», а потом они одевались и выходили из дома. Ехали до вокзала на автобусе, а потом совсем чуть-чуть ждали — и садились. Далее… они ехали всю ночь, а потом выходили очень рано на маленькой станции. Такой маленькой, что там даже не было киосков с газировкой и шоколадом… Там их встречал бабушкин сосед на телеге и еще некоторое время вез по лесу. Ну и вывозил к деревне.

— И как это может помочь? — Он задавал вопросы машинально, не обдумывая. Что-то услужливо подсовывало их — а он не мог отказаться. «Котик, мой котик, рыжий животик…»

— Считай, Сидорович, — пожала плечами Ленка. — Зайди на сайт РЖД, проверь маршруты. Если они каждый раз садились на один и тот же поезд — может быть, это единственный, который был им удобен. Смотри, какой отходит около десяти вечера и около пяти-шести утра делает стоянку на две минуты. Да, и едет он восток.

— Почему на восток?

— Ну потому что мальчик сказал мне, в какую сторону бежали деревья за окном.

* * *

Он глотал пиво, жадно, судорожно, присосавшись к горлышку. Это была уже третья бутылка за последний час. Ленка неодобрительно поглядывала на него — но ничего не говорила.

Им невероятно повезло. И потому, что лишь один поезд отходил в десять часов и делал короткую остановку рано утром, и потому, что эта остановка была единственной в диапазоне от трех ночи до восьми утра. Везением можно было назвать и то, что нужную деревушку удалось обнаружить на гугл-картах. Совсем маленькая, в десяток домов — правда, съемка датировалась летом прошлого года, так что это количество могло измениться.

Еще одна бутылка полетела на противоположную нижнюю полку.

Артем выкупил все купе — да, пришлось потратиться и залезть в неприкосновенную карточку «на черный день», но это стоило таких денег. Ему совершенно не нужны были левые попутчики с их досужим любопытством и назойливыми вопросами. Кроме того, неизвестно, что с ним могло произойти этой ночью. Вдруг он стал бы покрываться шерстью целиком? Или у него вырос бы хвост?

Для молоденькой проводницы объяснением четырех билетов в купе были велосипеды и увесистые на вид рюкзаки. Мол, туристы решили прогуляться, правила провоза крупногабаритного багажа разрешают поступить именно так.

— Я не думаю, что с похмелья ты произведешь приятное впечатление на свою бабку, — с неудовольствием сказала Ленка, заметив, что Артем откупоривает следующую бутылку.

— Она не м-моя, — демонстративно заплетающимся языком поправил Артем. Кончики пальцев неприятно зудели — то ли проводница выдала плохо выстиранное белье, то ли бутылки были выпачканы в чем-то едком.

— Сидорович, ты уже раз дошутился, — сухо сообщила Ленка, развернулась к нему спиной и стала заправлять постель на верхней полке.

Артему стоило огромных усилий уговорить ее поехать с ним. Да, он видел, что Ленке все это безумно интересно, что она уже предвкушает, какую статью можно вылепить — «Шерстяное нутро менеджера», — но она уже не столь легка на подъем, как лет пять назад.

Сдалась Ленка только тогда, когда Артем пообещал оплатить ей эти дни как полноценные рабочие, полностью окупить все затраты на поездку, а также беспрекословно делать все, что она укажет, до конца этого года. Ленка тогда хмыкнула, что он не знает, на что подписывается, предлагая такое одинокой скучающей женщине — и сделка состоялась.

Теперь уже четыре бутылки, негромко позвякивая, перекатывались на пыльной, обтянутой бордовым кожзамом полке. Артем крутил в пальцах пробку. Острые зубчики почесывали зудящую кожу, но облегчения не наступало. Волосы вылезли клоками, обнажив молочно-белые проплешины, поэтому ему пришлось повязать бандану во избежание косых взглядов. Он уже устал бояться за свое здоровье, поэтому тупо наблюдал за происходившими в его теле изменениями. Пока, во всяком случае, они не приносили ему явной боли — лишь небольшой дискомфорт, физический или… косметический. Артем начал тихонько истерично хихикать. У него в горле шерсть, на голове лысина — но это проходит по статье «косметические нюансы». Даже инвалидность не получить. Смех перешел во всхлипывания.

— Сидорович, — сонно пробормотала Ленка. — Заканчивай бухать, нам рано вставать.

Артем замолчал, сглатывая слюни и сопли. Присутствие Ленки успокаивало его. В одиночку он вряд ли бы решился на это путешествие — да что там, в одиночку он бы даже не смог выяснить, куда ехать… Черт, что же так чешутся пальцы? Он ожесточенно затер ими по шершавой поверхности полки. Может быть, какой-то чесоточный тут ошивался? Хотя нет, это же купе, здесь контингент обычно более благородный…

Артем поднес пальцы к глазам — Ленка перед сном заставила выключить в купе все лампы, а за окном была уже почти полночь — и стал внимательно разглядывать подушечки. Он ожидал увидеть волдыри или коросту — но нет, кажется, ничего особенного. Только вот вроде они чуть опухли… он провел пальцем по предплечью — да нет, опухоли нет, наоборот, что-то твердое…. Странно.

Мочевой пузырь туго запульсировал. Выпитое пиво внезапно дало о себе знать.

Артем замялся, попытался сесть поудобнее — он с детства не любил поездные сортиры, поэтому хотел оттянуть их посещение хотя бы до утра, — но увы, было слишком поздно.

Он тихонько приоткрыл дверь купе, стараясь не разбудить Ленку. В коридоре царил полумрак — не горела ни одна лампа, так что единственным источником света были мутноватые окна. Часы и индикаторы занятости туалета тоже не работали. В дальнем конце вагона маячила темная фигура — наверное, проводник или электрик занимались решением этой проблемы. Артем помахал рукой — фигура тоже подняла руку в приветственном жесте. Артем подумал было подойти поболтать, но мочевой напомнил о себе с особой настойчивостью, так что пришлось, сжав ноги и полусогнувшись, поспешить к туалету.

Защелка туалета была выкручена на «занято». Артем бешено задергал ее.

— Занято! — проорали изнутри низким женским голосом.

— Сколько можно! — крикнул в ответ Артем. — Тут людям тоже надо!

— Пошли на хрен, люди! — ответили из туалета и смачно пукнули.

— Тварь! — Артем ударил кулаком в дверь. Та жалобно скрипнула. Изнутри злобно хихикнули. Стало ясно, что теперь оттуда скоро не выйдут из принципа.

Артем потоптался еще немного — идти в соседний вагон через трясущийся тамбур ему не хотелось, но тянуть было нельзя. Мочевой уже не просто пульсировал, каждое движение отдавалось резкой болью и тянущими позывами.

В тамбуре было густо накурено — настолько, что Артем закашлялся. Краем глаза он заметил трех человек в углу, которые о чем-то переговаривались. Появление Артема заставило их поднять головы — и он, приветственно кивнув, поспешил дальше.

— Эй, чувак, — на его плечо легла тяжелая рука. — Заблудился?

— Нет, — мрачно ответил Артем, стараясь не подпрыгивать на месте.

— Куда идем? — Рука держала крепко.

— В туалет, — буркнул Артем. Еще чуть-чуть, и мочевой опорожнится прямо тут.

— О как! — хмыкнул собеседник. — А может быть, картишки раскинем? А то у нас тут человечка не хватает.

— Нет. — Артем попытался сбросить руку. Он отказался бы играть в любом случае — достаточно был наслышан о вагонных жуликах.

— Ну как это нет. Тебя уважаемые люди просят присоединиться, а ты себя так ведешь…

Что-то щелкнуло, в полутьме Артему увиделся нож.

Что было дальше, он не помнил. Последнее, что запечатлелось в его рассудке — сизый тамбур, три темные фигуры и светлая полоска лезвия.

Когда он очнулся, дым почти рассеялся, обнажив грязные, в потеках, стены и залитый чем-то темным пол. Мужиков не было. Артема колотило крупной дрожью, зубы клацали до боли в пломбах. Ноги не держали — он их даже не ощущал, пришлось вцепиться в какой-то металлический выступ, чтобы не упасть. Мочевой больше не болел, и причина этого была понятна — ветер из щелей между вагонами холодил мокрые штаны. Подушечки пальцев уже не зудели — ныли, как после сильного обморожения.

Пошатываясь, Артем вышел из тамбура в свой вагон.

Туалет уже был открыт. На полу чавкала лужа из воды, мочи и грязи, от унитаза тянуло сквозняком, на держателе раскачивалась голая втулка от туалетной бумаги. Артем машинально зашел и растерянно остановился, не зная, что делать дальше — в последний раз мочился в штаны он лет двадцать, если не больше, назад. Вагон тряхнуло, и Артем вцепился в край раковины. Что-то лязгнуло, пальцы — все разом — дернуло болью.

Артем опустил глаза. Кисти рук до запястий были покрыты густой багровой кровью. Ее струйки, смешиваясь с каплями воды, скатывались по раковине, скапливаясь у слива. «Пол-литра, не меньше», — тупо подумал он, словно прикидывая объем краски в банке. Наверное, эти бандиты в тамбуре все-таки зацепили его ножом — может быть, полоснули по венам. Вот что там за пятна были на стенах и чем залит пол, вот отчего у него такие ватные ноги и почему он так медленно и вяло думает.

Он поднес к лицу левую руку. Странно… вены в порядке, ни пореза, ни царапины. И такое количество… словно это не его кровь, а он случайно вляпался в чужую. Вот и на подушечках пальцев засохла какая-то грязь…

Артем попытался было соскоблить ее — но тупо уставился на правую руку. Точно такие же комочки черной, тускло поблескивающей грязи были и на ее пальцах. Он что, падал?

Он крутил руки перед глазами, поворачивая то так, то эдак.

Пока осознание того, что это такое, не выдернуло его из оцепенения и не заставило похолодеть от ужаса, похолодеть до сворачивающегося в комок желудка.

Это были когти.

Они выросли с обратной стороны пальцев, прорвав кожу подушечек — острые и крепкие когти, загибающиеся до самых ногтей, которые так и остались на его руках. В том, как они располагались, не было ни толка, ни смысла — они словно росли наоборот, изнутри, вывернувшись наизнанку, ими вряд ли можно было бы покалечить — только если бить рукой назад, наотмашь, — ими нельзя было ничего зацепить или поддеть, не вывернув кисть. Это были роговые наросты — жуткие в своей абсолютной ненужности и неуместности на подушечках человеческих пальцев. Ногти рядом с ними казались такими розовыми и беззащитными, вздувшимися от чудовищного давления корней когтей.

В рвотном позыве Артема вывернуло на пол выпитым пивом. Он не успел даже метнуться к унитазу.


— Сидорович, — сонно пробормотала Ленка сверху. — Где тебя черти носят, через три часа наша станция.

— Тут-тут, — срывающимся шепотом пробормотал Артем. — Тут-тут…

Когти цеплялись за все, что только можно, не давая открыть рюкзак. Наконец Артем подцепил бегунок зубами и, резко дернув на себя, расстегнул молнию. Руку удалось запустить только на пару сантиметров — дальше когти зацепились за сетчатую подкладку. Артем, шипя сквозь зубы, выдернул руку, разрывая ткань, и вывернул рюкзак на полку. Конечно, по закону подлости походный нож с инструментами оказался в самом низу.

О том, чтобы вытащить кусачки пальцами, не могло быть и речи — когти не мешали в обычных действиях, таких как открыть-закрыть дверь, взять предмет и прочие, но мелкая моторика была утеряна Артемом навсегда. Он подцепил кусачки зубами и потянул. Что-то хрустнуло, и острой болью кольнуло в зубе. Э, так не пойдет. Еще не хватало остаться без челюсти. Он зацепил полувытащенные кусачки за край столика и стал отчаянно дергать. Наконец те открылись — резко и внезапно, так, что Артема чуть не откинуло к стене.

Ленка сонно завозилась на полке.

Артем положил кусачки на столик, засунул в них один из когтей и стал давить на ручку краем ладони.

Дернуло болью, брызнула кровь — видимо, в когте проходили сосуды. Артем стиснул зубы и продолжал давить. Кусачки клацнули — и откушенный кончик когтя отлетел куда-то в темноту купе.

Со вторым и третьим дело пошло уже быстрее. Казалось, что и боли было меньше, и кровь шла лишь чуть. Кончики когтей отлетали один за одним, и Артем надеялся, что он случайно не напорется на один из них.

Дверь купе задергали.

— Эй, — прошипел знакомый голос. — Открывай, тварь.

Артем замер.

— Открывай, мы знаем, что ты тут.

Он бросился на пол и закатился в нишу под нижней полкой, потянув рюкзак на себя. Слава богу, что в этом вагоне там был не глухой, замкнутый стенками рундук, в котором бы он не успел — да и не сумел бы — поместиться, а просто пустое пространство.

Дверь стали дергать сильнее.

— Сидорович, — сонно пробормотала Ленка. — Ты же мужик, разберись.

Артем затих.

Вряд ли они сразу сунутся под полку — там его так удачно прикрывает длинный рюкзак. Они переключатся на Ленку — та, конечно, будет ругаться, орать, звать проводницу, поднимется шум, на помощь — может быть — сбегутся другие пассажиры. Ленке он скажет, что ничего не знает и ни при чем. Почему под полкой был? Скажет, что выпил и ничего не помнит, наверное, упал во сне и закатился. Глупо, да — но уж лучше выглядеть идиотом, чем получить пару переломов и десяток синяков.

В дверь заколотили кулаком.

«Моего котика обижают? — знакомо защекотало Артема в глубине головы, где-то над глазами. — Моему муркотику хотят сделать больно?»

Стук прервался резко, внезапно, сменившись сдавленным хрипом и каким-то глухим, утробным стоном.

А потом все стихло.

Из-под полки Артем вылез только минут через тридцать, когда по глубокому мерному сопению убедился, что Ленка крепко спит.

Затаив дыхание, приложил ухо к двери и прислушался. Ничего — ни шагов, ни движения, ни голосов. Наверное, гопники, не обнаружив его, ушли прочь — к себе или дальше, в следующий вагон, искать новые жертвы.

Артем осторожно поднес ладонь к ручке. А вдруг они, наоборот, обо всем догадались и теперь стоят за дверью и ждут, когда он снова отправится в туалет или высунется проверить, как дела? Да вряд ли, выдержать полчаса на ногах, в качающемся вагоне, мало кому под силу... Открывать было страшно, но еще больше пугала неизвестность. Артем понимал, что он не сможет заснуть, подозревая, что его от бандитов отделяет лишь несколько сантиметров хлипкой фанеры.

Он взял в руки бутылку и повернул ее так, чтобы в случае опасности одним ударом о косяк сделать «розочку». Потянул дверь немного на себя — и медленно повел в сторону. Расчет оказался верен — лязгнуло лишь чуть, открывшись практически бесшумно. Артем, затаив дыхание, заглянул в щель.

Никого не было видно.

Артем приоткрыл дверь сильнее и высунул голову.

Лампы по-прежнему не горели, так же не работали и часы. Темная фигура проводника или электрика продолжала маячить в дальнем углу.

Неужели тот не видел, как ломились к ним в купе? Почему не остановил, не позвал на помощь? Или в тот момент отходил за инструментами?

Артем оглянулся, еще раз проверив коридор.

— Эй, — негромко позвал электрика. — Эй?

— Эй? — прошелестело из того конца вагона.

— Тут никто не пробегал?

— Не пробегал…

Ленка за спиной Артема всхрапнула и что-то пробормотала. Он тихонько вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Ему срочно нужно было хоть с кем-то поговорить. Может быть, даже выпить — весь хмель уже как рукой сняло.

— Слушай, мужик, — начал он, направляясь к электрику. — Понимаешь, тут такое дело…

Осекся он лишь на десятом шаге.

Если бы в вагоне горела хоть одна лампа, Артем остановился бы раньше. Но было слишком темно, так что ему казалось, что это нормально — что он не видит деталей одежды; что пропорции фигуры какие-то странные; что она стоит в той же позе, в какой он видел ее, отправляясь в туалет… Его остановила лишь мельком скользнувшая мысль — как электрик чинит лампы в темноте? Без фонарика и даже не подсвечивая телефоном, как?

— Эй… — растерянно пробормотал Артем, делая рукой слабый взмах.

И когда фигура тоже помахала ему рукой, отзеркаливая его действие, когда он понял, что она не развернулась, а все это время стояла к нему лицом, и когда он осознал, что в этой тьме нет лица — вот тогда он развернулся и побежал.

Грохнул дверью, не жалея Ленкин сон, и влетел под полку, ударившись лбом.

— Эй… — шелестело всю ночь в коридоре за дверью. — Эй… Не пробегал… Эй…

И шуршало, словно кто-то взмахивал рукой.

* * *

Ежась от утреннего холода, Ленка внимательно разглядывала Артема. Тот отводил глаза в сторону и прятал руки в карманы.

Ленка обнаружила его, свернувшегося в комок под нижней полкой, дрожащего, сопливого и так и не сменившего мокрые штаны. Он что-то сбивчиво объяснил ей про судороги, тошноту, подкосившиеся ноги — она никак не прокомментировала и только пожала плечами, но по ее взгляду Артем понял, что в ее глазах пал очень низко.

Он долго не хотел выходить из купе — пока Ленка не крикнула из коридора, что они к чертям пропустят свою станцию. И только тогда, закинув на плечо велосипед и прихватив рюкзак, выскочил, стараясь не оглядываться по сторонам и вперив взгляд под ноги.

Палас около двери в их купе был вытерт добела, до жесткой сетчатой основы.


Судя по карте, деревенька, где жила проклятая бабка, находилась в двадцати километрах от станции. А судя по местности — добираться до нее им придется не два и даже не три часа. Сразу за платформой и домиком смотрителя массивом вставал темный угрюмый лес. Казалось, что проплешины пролесков существуют здесь только на гугл-карте.

— Вот теперь я верю, что она ведьма, — мрачно сказала Ленка.

— Почему? — встрепенулся Артем, озираясь по сторонам.

— Потому что сюда она явно прилетала на метле — или что там у них водится.

Он так и не рассказал Ленке о фигуре в поезде. Просто не смог — от одного воспоминания о сгустке тьмы без лица, которая так удачно прикидывалась человеком, и о тихом шелесте, повторяющим слова, на него накатывала удушливая волна ужаса, темнело в глазах и шумело в ушах. И пусть Ленка меньше знает — а то, чего доброго, еще откажется от сделки.

— Ничего! — с деланной бодростью сказал он, берясь за руль велосипеда. Когти гулко грюкнули о пластик. — К обеду там точно будем!

Ленка с сомнением посмотрела на него и покачала головой.


— Сидорович, ты дурак, — пыхтела Ленка. — Ты бы лучше хорошие ботинки купил и эти… как их… палки для ходьбы. Все бы полезнее было.

Артем ничего не отвечал, только скрипел зубами, когда велосипед подскакивал на очередной кочке или крупной ветке. Последние пару часов промежность горела огнем — что-то пульсировало в прямой кишке и упиралось в судорожно сжимающийся сфинктер. Артем искренне надеялся, что это просто расстройство желудка, банальный понос от пива и страха — но проверять не решался.

Взять велосипеды было не очень хорошей идеей — управляться с ними в лесу могли только профессионалы, к которым ни Артем, ни Ленка не относились. Однако спешиться они тоже уже не могли — не было ни подходящей обуви, ни умения вести велосипеды рядом, поминутно не запинаясь о них. Поэтому пришлось, обливаясь потом, крутить педали. Судя по заросшей дороге, на станцию ездили очень редко, на телегах, которые с каждым разом все больше и больше разбивали глинистое и каменистое полотно.

Лес тянулся по обе стороны — сосны смешивались с березами, то тут то там проглядывали мощные стволы дубов и вислые ветви ив. Даже со своими скудными познаниями в ботанике Артем понимал, что такого не может быть, что эти деревья никогда не будут расти вместе и, самое главное, так плотно. Лес стоял сплошной стеной, и Артем, озираясь, не мог найти ни одного просвета, ни единой проплешины. Казалось, что они едут по темному коридору, без возможности свернуть, без права отступить назад.

И еще одно, что пугало и заставляло крутить педали быстрее, — тишина. Густая давящая тишина, разрываемая только их тяжелым сопением, шелестом шин и грюканьем рам. Из чащи не доносилось ни звука. Не кричали птицы, не стрекотали кузнечики — даже не трещали сухие ветки и не шелестела листва. Лес высился над ними каким-то причудливым и жутким архитектурным сооружением, давно заброшенным и покинутым. Но Артем никак не мог избавиться от ощущения, что за ними кто-то наблюдает. Бросая быстрые взгляды по сторонам, он нет-нет да и натыкался на так же быстро вспыхивающие и тут же гаснущие огоньки в черноте сплетения ветвей.

На ум пришла старая детская присказка.

— Не меня-не меня-не меня, — забормотал он, опуская голову. — Его-его-его-не меня.

Кого «его» — он не знал, самым главным для него было «не меня».

Икры уже даже не ныли — Артем их попросту не ощущал. Легкие горели огнем, в груди гулко колотилось сердце, словно собираясь сломать ребра, выскочить на дорогу и покатиться, подскакивая на кочках. Кисти рук свело судорогой, глаза слезились, нос был забит пылью, на зубах скрипели грязь и песок.

— Хочешь, — просипел Артем, — полчаса отдохнем…

Ленка, не дослушав, с торжествующим воплем шлепнулась на траву — Артем свалился молча, как куль.

Его не порадовал даже бутерброд — сыр пожелтел, вмялся в растаявшее масло, хлеб подсох и скукожился. Уже после первого же укуса во рту поселился едкий и маслянистый привкус прогорклости. Через минуту закрутило, забулькало и заурчало в животе, свело спазмами в правом боку.

— Я это… — пробормотал он, стараясь не показывать виду. — Сейчас… приду.


— Сидорович, ты что, сдурел? — как сквозь вату услышал он Ленкин крик.

Он очнулся с трудом, будто вынырнул из мерзкого, липкого сна — и обнаружил себя стоящим на четвереньках на самом краю подернутого ряской болотца.

Во рту что-то трепыхалось.

— Сидорович, ты в порядке?

Он опасливо раскрыл рот и вытолкнул шевелящийся комок языком. В тину шлепнулось что-то сизо-серое, сочащееся слизью.

Полупрожеванная лягушка. Выпученные глаза вытекли, из пуза вылезли кишки — лишь лапы подергиваются в агонии.

Артема стошнило.

— Ты в порядке? — повторила свой вопрос Ленка, когда он, пошатываясь и стирая с губ остатки рвоты, подошел к ней. — Ты жрал. Ты стоял на четвереньках и что-то жрал. Прямо чавкал и глотал…

— Глотал? — с ужасом переспросил Артем. Он не смотрел, чем именно его рвало, — и как оказалось, к лучшему.

— Ну да, — кивнула Ленка. — Я было подумала, что ты что-то заныкал от меня и втихушку жрешь, но… — Она замялась. — Но ты жрал прямо с земли, ртом!

Артем трясущейся рукой провел по губам. Что-то было не так. И не то. И дело вовсе не в глине и тине, которыми был вымазан его рот, нет... Что-то… что было до этого момента привычным, поменялось, и теперь…

Он снова провел рукой по губам — на этот раз сильно, с нажимом — чтобы стереть все следы своего странного безумия.

И тут во рту у него что-то хрустнуло.

И в руку ему осыпались зубы.

Артем завопил и отскочил, стряхивая с себя костяные комочки — словно это были мерзкие ядовитые насекомые. Это был один из его ночных кошмаров — выпадающие зубы, выпадающие просто так, без причины, без боли и без следа. Они высыпались все разом, все три десятка, упав на землю, застряв в складках куртки, провалившись в рукав.

— Что тако… — начала Ленка. Он обернулся к ней — и в первый раз за годы, прошедшие с их детства, услышал, как она визжит.

Рот быстро наполнился чем-то вязким и солоноватым. Артем стал сплевывать — кровь, кровь, кровь. Кровяные сгустки падали в грязь, мгновенно впитываясь — словно земля жадно поглощала их, как пищу. Еще плевок, еще — теперь уже лишь чуть розоватые, белесо-слизистые, потом желто-зеленые — будто где-то внутри Артема прорвался огромный нарыв, и теперь он попросту истекал гноем.

Ленка уже прекратила визжать, и теперь просто стояла, нервно грызя пальцы.

— Что такое? — прохрипел Артем, продолжая сплевывать.

Ленка приоткрыла свой рот, растянула губы, обнажив зубы, и показала на них пальцем.

Артем ощупал десны. Хотя нет, зубы. Прямо под костяшками пальцев — из-за когтей он не мог щупать кончиками — поднимались и набухали твердые и острые выросты. Их было больше, чем у человека, они были другие, чем у человека — и они росли наоборот. Они изгибались выпуклой стороной не вперед, а назад, словно внутрь Артема.

Он закрыл рот. Острые кончики новых зубов царапнули губы.

Ленка стояла, прижав ладони к щекам, и в ужасе смотрела на него.

— П-п-хали, — прохрипел Артем, не разжимая губ. — Скрее…

Подскакивая на кочках, он уже понимал, что именно жжет и пульсирует у него в заднем проходе.


Сначала он подумал, что это просто чешется спина между лопатками. Дернул ими, стараясь не упасть с велосипеда, потом еще и еще, потом потянулся рукой, чтобы почесать — или лишь тогда понял, что это не зуд. Он узнал это ощущение — полузабытое еще со времен школы, когда он сидел на первой парте. Ощущение, от которого вдоль позвоночника бегут мурашки и дыбом встают волоски на шее.

Кто-то внимательно и неотрывно смотрел ему в спину. И это была не Ленка, которая ехала впереди.

Артем осторожно повернул голову.

Между деревьями стояла бабка. Та самая — Артем не столько узнал ее, сколько понял, что это она. На этот раз ее голову покрывал белый платок, белой же была и длинная, в землю, ночная рубашка. Бабка смотрела на Артема не отрываясь — а потом медленно подняла руку и указала на него пальцем.

Артем ахнул и чуть не выпустил руль. Колесо соскочило с кочки, велосипед повело юзом — пришлось выставить ногу, чтобы не завалиться набок. Ленка, видимо, заслышав возню, не оборачиваясь, что-то недовольно пробормотала.

Выровняв велосипед, Артем осторожно оглянулся. Бабки не было.

Он проморгался, сглотнул и несколько раз вдохнул-выдохнул — насколько это можно было сделать, прыгая на велосипеде по кочкам. Ему привиделось. Просто показалось.

Что-то упало рядом с ним — он не понял, что именно, лишь уловил краем глаза движение и поднял голову.

Бабка перепрыгивала с дерева на дерево, следуя за ними по пятам. Она отталкивалась от стволов ногами, цеплялась за ветки руками и зубами, не спуская глаз с Артема. Из-под задранной рубашки виднелись худые — кости, обтянутые кожей — синюшные ноги, изо рта сыпались хвоя и листья, пальцы растопыривались и изгибались под совершенно немыслимыми для человека углами. Ее ноздри раздувались, как у животного, которое идет по следу, ориентируясь только по запаху.

Артем сдавленно пискнул, а потом и заорал во всю глотку.

Старуха оскалилась и прибавила скорости, прыгая теперь практически у них над головами. Она преследовала их — опытно и безжалостно, как загоняют дикого зверя. Или как гонят скот домой.

— Что? — Ленка остановилась и обернулась.

— Я поеду впереди! — прохрипел Артем, стараясь не смотреть вверх.

Ленка пожала плечами и уступила ему дорогу.

Артем накручивал педали, подпрыгивая на каждой кочке, то и дело опасно накреняясь, то в одну, то в другую сторону. Ленка пыхтела позади и, кажется, еле-еле поспевала за ним — но именно на это он и надеялся. Пусть проклятая бабка заберет ее! Не меня-не меня-не меня!


* * *

И тут перед ними появилась деревня.

Она возникла настолько неожиданно — просто лес расступился, — что Артем не удержался и кубарем покатился с велосипеда. Он ободрал ладони, больно ушиб грудь, в лохмотья разодрал джинсы на коленях, во рту стало солоно, а в голове загудело.

— Сидорович, ты живой? — Голос Ленки донесся откуда-то издалека, сквозь шум и звон в ушах.

Артем, кряхтя, сел, ощупывая себя.

— Вроде бы да, — еле ворочая языком, пробормотал он, пытаясь сообразить, как, падая вперед и через голову, он умудрился приложиться не спиной и затылком — а коленями и ладонями. Словно в воздухе он перевернулся, чтобы упасть на все четыре лапы.

И только потом поднял глаза, чтобы увидеть, куда же они попали.

Это была небольшая полузаброшенная деревенька, подобных которой сотни по всей стране. Десяток покосившихся домишек, заборы с выломанными штакетинами, тощие куры, ковыряющиеся в навозной куче, сваленной прямо у ворот, да облезлый пес, лениво растянувшийся в тени, — видел одну такую, считай, что видел все.

— Эта? — мрачно спросила Ленка.

Артем, вытирая залепившую глаза пыль, полез за телефоном. Сети, конечно, не было, но последний маркер на карте подтверждал, что это нужная им деревушка.

— Ага, — кивнул он, поворачивая телефон. В каком-то из положений индикатор сети вздрагивал и выдавал неуверенное одно деление. Артем пытался определить это положение, а потом… что сделать потом? Позвонить в службу спасения? Скорую? Полицию? Алло, тут по деревьям прыгает полуголая бабка?

Ленка дрожащей рукой схватила его за плечо.

Артем поднял голову.

К ним медленно приближалось несколько человек. Четверо мужчин и три женщины. На первый взгляд это были обычные деревенские жители — выцветшие футболки, вытянутые на коленях треники, кое-как подстриженные волосы, щетина у мужчин и отсутствие макияжа у женщин.

Слишком обычные.

Слишком привычные.

Слишком шаблонные.

Такие, каких уже лет пятнадцать не бывает.

Они приближались молча, с одинаковым отсутствующим выражением лица. Не дойдя до Ленки с Артемом буквально десять шагов, остановились.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась Ленка, пытаясь казаться как можно более обаятельной. — Прошу прощения, что мы так… м-м…внезапно и без приглашения. Но у нас есть дело к вашей соседке.

Люди молчали и смотрели на них — или сквозь них, — кажется, даже не моргая.

Изможденные, землистого цвета лица, глубокие морщины на лбу и щеках — они все были словно одного возраста, неопределенного, застывшего на отметке между пятьюдесятью и шестьюдесятью. Водянистые глаза, белесые жидкие волосы, бескровные тонкие губы — эти лица напоминали измятые фантики старых конфет, запылившиеся и покрытые плесенью.

Артем не отрывал глаз от их рук. Чистые — словно только что из бани, — с молочно-белыми ладонями и розовыми ногтями. Эти руки никогда не копались в земле, не держали лопату, не работали вилами. Да что там — вообще никогда не работали.

— Опиши ее. — Ленка толкнула Артема в бок. Тот тихонько взвыл — кажется, одно из ребер все-таки сломалось или треснуло.

При этом стоне местные сделали шаг вперед. Одновременно высунулись кончики языков, облизали губы — и снова спрятались.

Артем с Ленкой отшатнулись.

— Б-бабк… — заикаясь, пробормотал Артем. — П-пожилая ж-женщина… П-платок на г-гол-ло…

Его прервал долгий протяжный вопль, донесшийся откуда-то из дальнего конца деревни. В ответ на этот вопль истерично залаяла вскочившая собака, врассыпную бросились раскудахтавшиеся куры, что-то темное и ссутулившееся метнулось в соседнем дворе.

Только люди, казалось, не обратили на него никакого внимания.

Они так и продолжали стоять, чуть наклонившись вперед, с безвольно висящими вдоль тела руками. Лишь зрачки, которые до этого были подобны булавочным головкам, медленно расширялись — пока не захватили всю радужку. А потом перекинулись на белок, заливая его чернильной чернотой.

Только тогда люди — все разом, одновременно — моргнули.

А потом расступились.

И указали руками, поднятыми в едином жесте.

* * *

Наверное, это был самый старый дом в деревне. Он просел в землю до середины окон, крыша скосилась, а рассохшаяся дверь висела на одной петле, поскрипывая на ветру.

На кривых и косых грядках, небрежно разбросанных по заросшему двору, буйно колосились сорняки. Некоторые из них дали стрелки, другие были усыпаны багровыми, причудливо вывернутыми мясистыми цветами. Забор был сломан и вывихнут восьмеркой. На одной из штакетин висел выцветший на солнце и выбеленный дождями кошачий череп.

Артема передернуло.

Они поднялись по шатким ступенькам, из которых сыпалась крупная темная труха. Что-то шуршало и шныряло в темноте под ними, поблескивая белыми бусинками глаз. «Тут-тут-тут» — клацало о камни.

Ленка осторожно постучала о косяк.

Без ответа.

Дом хранил тугое, тяжелое молчание — даже шуршание под крыльцом затихло. «Тут…» — клацнуло и притаилось.

Ленка постучала еще раз. Потом еще и еще.

Без ответа.

По косяку пробежала юркая вертлявая многоножка и скрылась в одной из щелей, которыми были испещрены стены.

Ленка вздохнула.

— Добрый день! — громко сказала она в дом и перешагнула порог.

В доме было темно. Терпко пахло травами и костром, мокрым деревом и ржавым железом.

Они вошли осторожно, озираясь по сторонам, моргая непривычными к сумраку глазами. В сенях громоздились какие-то палки, царапали металлические зубцы, угрожающе возвышались ящики и бочки — это угадывалось по очертаниям, по сгусткам абсолютно черной тьмы, по случайным прикосновениям к шершавой и колючей поверхности. Артем зацепился рукавом за что-то, ахнул от неожиданности и дернулся, увлекая за собой грохочущую волну падающих предметов.

В глубине дома тяжело вздохнули и заворочались.

— Добрый день! — вежливо повторила Ленка, заходя в комнату.

Здесь запахи усилились, тьма, кажется, еще более сгустилась. «Странно, — мелькнуло в голове у Артема. — А ведь снаружи видны огромные щели, почему же нет света?» Он крутил головой, стараясь рассмотреть хоть что-то — но тьма давила на глаза, вызывая головную боль и тошноту. Он моргнул, надавил на глазные яблоки, стремясь вызвать хотя бы цветные круги и пятна — но тщетно. Мрак попросту поглотил мимолетную вспышку красного и белого.

Ленка рядом с ними завозилась — и в ее ладонях тускло замерцал экран телефона. Она поводила слабым лучиком света вокруг себя, выхватывая грязный земляной пол, на котором то тут то там валялись какие-то тряпки, палки и камни; колченогий стол, заваленный тарелками, крынками и травой; стены, поблескивающие влагой и затянутые мхом…

Наконец у противоположной стены осветилась низкая кривая лежанка, а на ней…

В этом было сложно узнать бабку — да что там, это было сложно признать даже за человека. Какая-то бесформенная масса бугрилась под простыней. Она пульсировала, сокращаясь, то стягиваясь в комок, то распластываясь. С каждым ее движением в нос била волна сладковато-приторного запаха, от которого мутило и звенело в ушах. Единственным от человека в том углу была рука, торчащая вниз, как сломанная сухая ветка, упершись костяшками пальцев в пол.

— Д-добрый… — булькнула Ленка и осеклась.

Масса заволновалась, заколыхалась, втягивая простыню в себя и выплевывая обратно. Запах усилился, обволакивая из со всех сторон липким и удушливым облаком.

Рука поднялась и указала пальцем на Артема.

— Нет! — сдавленно вскрикнул он.

Рука настойчиво ткнула в его сторону. Палец бесшумно отвалился и, вытягивая за собой желтовато-зеленую нить, упал на земляной пол.

— Возьми ее! — взвизгнул Артем. — Возьми ее, не меня!

Он бросился в сени, споткнувшись обо что-то, больно ударил ногу, зацепился рукавом, рванул — треск разрывающейся ткани оглушил его, — снова споткнулся и на четвереньках, почти что кубарем, выкатился на крыльцо. Из-под ступенек прыснуло черное, мохнатое, многоногое.

* * *

Артем сидел в дальнем конце двора, прижавшись спиной к плетню, грыз ногти и внимательно наблюдал за домом.

— Не меня-не меня-не меня, — бормотал он.

Его трясло в ознобе, колотило так, что клацали зубы и никак не фокусировался взгляд. Горло жгло, внизу живота что-то ворочалось и толкалось, кожа невыносимо зудела. Артем уже чесался, катался по земле, терся о штакетники — но зуд не утихал, а, казалось, разгорался только сильнее.

Скорчившись от очередного приступа жесточайшего желудочного спазма, он расстегнул рубашку и замер, в ужасе хлебая воздух.

На животе вздулись припухлости — словно внутренностям стало тесно, и они рвались наружу. Вот тугой ком кишечника, вот неровный бугор желудка, вот прямо на глазах набухает и натягивает тонкую кожу мочевой… Артем взвыл и заколотил кулаком по животу, вдавливая внутренности обратно, разминая их в кашу, визжа и рыдая от выворачивающей нутро обжигающей боли.

Пронзительно и визгливо скрипнула дверь.

Артем сжался, не зная, кого — или чего — оттуда ожидать.

На крыльцо вышла Ленка.

Она ступала медленно и осторожно, словно на прогретых солнцем досках ее ожидали острые гвозди; взгляд был пуст, а губы крепко сжаты.

— Ленка! — хрипло выкрикнул Артем.

Ленка так же медленно и плавно повернула голову в его сторону. В ее глазах — когда-то рыже-зеленых — плескался чернильный мрак.

Артем согнулся в пароксизме кашля.

— Ленка… кха… я… кхакхакха… не могу-кха… ды-кха-шать…

Его стало рвать шерстью — толстый, с руку, ворсистый валик шел из его нутра и никак не заканчивался, сворачиваясь склизко-липким кольцом на заблеванной земле.

— Блэнкха…

Ленка смотрела на него — слегка наклонив голову набок, изучающе и как-то… выжидающе, что ли.

— Она умерла, — тихо сказала, обращаясь в никуда. — Сгнила. Растеклась вонючей жижей по доскам…

— Кха…

— Черный дым. — Голос Ленки был монотонен и торжественен. — Черный дым вышел из нее и заполонил все вокруг. Черный дым, позволивший пить себя, дышать собою, становиться им…

Лицо Ленки неуловимо менялось — черты стирались, возникали новые и снова плыли, чтобы дать место другим.

— Ты облажался, Сидорович. — Она стала приближаться к нему. — Ты облажался — и решил все исправить чужими руками. Как всегда.

— Ыыыгрх… — Он дернул шерсть изо всех сил. Что-то лопнуло у него внутри, обожгло болью внутренности — и на пропитанном кровью конце валика повис, раскачиваясь, слизистый комок.

— Надо платить, Сидорович. — Ленка была уже совсем рядом.

Она крепко взяла его за волосы и закинула голову так, что кадык больно натянул кожу.

— Ехали татары. — медленно и с расстановкой произнесла она, глядя Артему в глаза. — Кошку потеряли.

Мучительной судорогой скрутило мускулы и вывернуло суставы.

— Кошка сдохла. Хвост облез.

Захрустело в глотке, обвисла и потекла кожа на скулах.

— Кто промолвит. Тот и…

Он вцепился ей в руку в последней отчаянной попытке что-то спросить, о чем-то попросить, хоть что-то выгадать.

— Съест, — тихо сказала она.

— Лееенкмыааааагхр! — всхлипнул-всхрапнул Артем.

И его вывернуло наизнанку.

Как шелуха семечек, осыпались ногти; с тихим хрустом лопнул и заново сложился череп; наконец-то вырвался из ануса росший внутрь кишечника хвост. В человеке больше мяса, жижи и костей, чем требуется коту, — поэтому лишнее просто откинулось, отшвырнулось, опало, стекло в жадно чавкающую землю.


Та, что когда-то была Ленкой, равнодушно смотрела на происходящее. Лишь когда в багровой склизкой мясной жиже завозился и захрипел вылупившийся кот, она ухмыльнулась и вернулась в свой дом.

Впереди было еще много забот.

Когда вечером один из мертвых селян принес ей в горшке вареную кошачью голову, она съела ее с особенным аппетитом, урча и что-то приговаривая.