Мать Кошмаров

Те, кто может принять меня за обычного социопата или аутиста, не уйдут далеко от истины. Человеческая глупость, наглость, злоба, алчность и непробиваемая убежденность в собственном превосходстве заставит кого угодно стать мизантропом. Ну не нравятся мне люди, ни в массе, ни по отдельности. Такой уж я уродился. Со мной ли что-то не так или с вами, я так никогда и не узнаю. В одном я уверен: одиночество – это наилучшее и наиестественнейшее состояние человека.
Один из простейших способов добиться настоящего, полного одиночества – это сменить страну проживания. Сразу отпадает семья, слишком тяжеловесная и угнездившаяся в родных местах, раскинувшая по родине крепкие корни в виде родственников и имущества. Пропадают друзья и приятели, которых ты встречал на улице и с которыми иногда собирался попить пивка. Теперь мой мир населяли абсолютно незнакомые и безымянные люди, с которыми мой контакт был сведен к минимуму.

Вы , конечно, скажете, что нельзя избегать людей всю жизнь. И ошибетесь. Вот уже несколько месяцев я не выходил из дома. Зима была премерзко холодная, даже нос на улицу высовывать не хотелось. Я пытался некоторое время курить в съемной квартире, в которой живу, но потом подумал, что, во-первых нарушаю условия договора аренды, а новую квартиру искать не хотелось – в Мюнхене с этим жестко, а, во-вторых, заметил, что сам не переношу запах сигарет в помещении.

Так, промучившись недели три-четыре, я в какой-то момент осознал, что в сигаретах нужды больше не испытываю. Впрочем, у всего были последствия – я до крови изгрызал собственные ногти. Поняв, что оральная фиксация плотно укоренилась в голове, заказал себе электронную сигарету.

Заказываю я себе все. Технику, продукты, напитки, бытовые средства, одежду. Подписка Amazon Prime позволяла получать почти все товары в день заказа. Большинство курьеров также уже выучили наизусть мой адрес и приписку оставлять привезенное у двери. Услышав, что курьер ушел, я только тогда выходил в подъезд и забирал заказ. От меня во внешний мир уходили только деньги, безликие, безымянные и анонимные – на оплату квартиры, коммунальных услуг, интернета, заказов и честные тридцать процентов от дохода на собачьи приюты. Собаки у меня у самого никогда не было – я бы не смог выходить на улицу по три раза в день и отвечать на реплики типа «Ой, какая милая, а сколько лет, а какая порода?...», но сами животные мне очень нравились, и я регулярно переводил кругленькую сумму на счет организации, что занималась заботой о беспризорных животных по всей Европе.

Деньги на все свои хотелки я тоже зарабатывал не выходя из дома. Никаких ставок, майнинга или прочей сомнительной ерунды. Будучи весьма подкованным в языках, я занимался переводами, копирайтил и понемножку программировал. Так что на работу я сходил всего раз – передал в фирму документы и с тех пор только получал от них заказы на почту. Телефонные звонки тоже были редкостью – я объяснил начальству, что в силу аутистического и нервного расстройства бодрствую ночью. Конечно, на меня могли посмотреть, как на дурачка, но немцы почему-то очень уважают чужие привычки и болезни, так что даже не потребовали справки.

Ночная моя жизнь началась так: однажды, только встав с постели, я открыл вечно опущенные жалюзи – живя на первом этаже, я не мог отделаться от мысли, что все прохожие заглядывают внутрь моего жилища, как в аквариум – я понял, что снаружи глубокая ночь. Опустив жалюзи, с тех пор окна я не открывал и определял время только по часам в углу монитора. Имея привычку засиживаться подолгу в интернете, я в итоге сбил себе ритм напрочь.

В очередной раз сидя за компьютером, бесцельно ползая по интернету, наткнулся на какую-то косплей-галерею. Девушка была загримирована и одета под типично фентезийного суккуба. Почувствовав эрекцию, я привычно открыл свой личный онлайн-архив порно, и, пока тот грузился, сам отправился в спальню за смазкой и …тем, что я называл «швейной машинкой».

Поставив последнее слово секс-индустрии на режим подогрева и залив смазку в автоматический диспенсер, сам начал тем временем выбирать себе подходящие видео. Вкладка, еще одна вкладка, вот еще одна. Архив был подвешен в Deep-Web-е, поэтому я мог себе позволить хранить любую дрянь на сервере, не опасаясь, что в дверь ко мне постучат.

Не стоит обо мне думать как об извращенце. Вопрос не в моих пристрастиях, скорее, в моей испорченности. Нельзя из года в год возбуждаться от банальных мужчины и женщины в кадре и их наигранных стонов. Со временем тебе захочется, чтобы людей в кадре было больше, или чтобы они делали что-то необычное. Потом осознаешь, что какие бы извращения не были засняты, это все еще обычные люди, чья жизнь не поделится на до и после. Которые после съемок отправятся в душ, оденутся, попрощаются друг с другом и поедут по домам, будут пить кофе, играть с собакой, возможно даже – общаться с семьей, и никак не изменятся.

То ли дело видео другого качества… Найти его сложно, добывать и хранить незаконно, снимать небезопасно, а смотреть…

Это ощущение запретного щекотало нервы более, чем что-либо другое. Когда-то и моя жизнь разделилась на до и после. В такие моменты перед глазами стоит картинка из детства, как я в школьной форме осторожно подбираюсь к двери в физкультурный зал, шмыгаю внутрь и прижимаюсь лицом к тонкой щелочке двери в подсобку физрука, где высокий и статный пожилой мужчина, Андрей Валерьевич, запускает руку в обтягивающие тонкие ноги лосины худой девочки и будто что-то там ищет, а та стоит молча, смирно и лишь тяжелое дыхание отличает ее от безжизненной куклы. Тонкие кости таза и ключицы торчат под кожей, плоская грудь нервно вздымается, а глаза направлены в потолок и в них отражен ужас, стыд и что-то еще, чего я в силу возраста не смог распознать. Никакой лишней плоти, ничего лишнего. Лишь удовольствие одного и безразличие другого.

Потом я стал старше, и мне самому выдался шанс стать «взрослым». Я до сих пор вспоминаю этот момент с сожалением. Возможно, это определило всю мою жизнь наперед – эта полная хохотушка, что неожиданно воспылала ко мне страстью, была… какая-то слишком живая. Все эти жеманные движения, объятия, попытки залезть языком мне в рот… Она была вовсе не похожа на ту девочку в физкультурном зале. В итоге я просто оттолкнул ее, слух разошелся по всему институту, и с тех пор больше никто попыток не предпринимал.

Так, вкладка за вкладкой, я совершал одно правонарушение за другим. Кликая мышкой, я продолжал искать что-нибудь, что вызовет во мне возбуждение, что подарит мне особые ощущения, что станет моей фантазией и моим личным грехом на сегодня.

Но ничто не цепляло. Камбоджийские дети выглядели слишком раскрепощенными, те санитары в морге имели вид скучающий, будто проделывают все это сильно не первый раз, а животные были и вовсе безразличны к происходящему, словно деревянные.

Разочарованно закрыв окошко, я отправился на поиски чего-то нового, чего-то большего.

Даркнет – гадкое место. Здесь позволено все, что только можно придумать или представить. Продажа наркотиков, оружия, услуги киллеров, даже торговля людьми для тех, кто готов платить. Но я собирался копать еще глубже. Без поисковика каждый поход вглубь становился целым приключением.

«Швейная машинка» приветственно мигала синим огоньком, сигнализируя, что нагрелась до температуры тела, а мои ноги, наоборот, замерзли – вот уже добрые часа два я сидел без штанов, но с тупым упрямством продолжал кликать мышкой, проходя по одной ссылке за другой. Похоже, в этот раз я вознамерился найти нечто по-настоящему уникальное. Наконец, бесконечный треск кнопки прекратился и я погрузился в чтение. Многостраничный тред для таких, как я – пресытившихся. Речь была в основном на английском, картинки совершенно необыкновенных фетишей перемежались руководствами по мастурбации разными неожиданными способами. Так-так, самодельный флешлайт, трансвеститы, фут-фетиш…Тьфу, какая скукотища! Я даже проверил – не выкинуло ли меня в обычный интернет. Но я продолжал упрямо скроллить, в надежде найти нечто особенное.

«Стучите и откроют вам, ищите и обрящете, просите и дано будет!»

В одной незаслуженно знаменитой глупой книжке иногда встречаются и здравые мысли. Как и в этом пустом треде нашлась-таки жемчужина. На плохом английском некий аноним спешил поделиться радостью находки, и, если примерно перевести и пригладить шероховатости неграмотного использования языка, сообщение звучало так:

«Сап, аноны. Сам давно мучаюсь, ни трапы, ни японское БДСМ уже не вставляет. Полгода залипал на детские ножки в колготках, но потом автор выложил совсем жесть и его, похоже, прикрыли, так что ссылки не будет. Было приуныл, но потом наткнулся на чей-то архив. Похоже, чувак из Австралии, и архив раздается напрямую с жесткого, так как открывается только с двух до пяти по CET. Большая часть файлов битая, архив громадный, продолжаю копать, но если у вас откроется хоть один видос – либо сблюете на пол, либо кончите без рук. Как-то так.

Ссыль вот – …»

Дальше, как и ожидалось, совершенно невоспроизводимая вереница символов. Кажется, было даже что-то из Юникода. Удачно, что я – ночное животное и сейчас как раз требуемый временной промежуток – четыре часа ночи. Всего час до закрытия, если верить анону. Кликаю на ссылку и…

Перед моим лицом оказывается та же ссылка, только изображенная крупнее. Это скриншот! Какой подлый прикол! Какой гадкий прием! Я уже было собрался закрыть тред, но палец завис над клавишей и я задумался: а что если там и правда есть нечто такое, что расшевелит мой увядший гипофиз и даст новые эмоции? В конце концов, что я теряю? Я провел куда больше времени, набивая никому не нужные тексты технической документации или программного кода для сайта по продаже натуральных удобрений. Неужели один маленький грешок не стоит десяти минут стараний?

Мысленно сдерживая фантазию, пытаясь не обнадеживать себя почем зря, я осторожно, стараясь не ошибиться ни на йоту, символ за символом вводил ссылку в файл текстового редактора. Если работа должна быть сделана, то я не хочу потерять результат из-за случайно нажатой клавиши. Сложнее всего было с символами Юникода – различия между ними нередко составляли пару пикселей, и я до боли в глазах всматривался в насмешливо гнущиеся крючки.

Те, в свою очередь, перетекали друг в друга , извивались, словно клубок червей, не давали взгляду ухватиться. Их шевеление показалось мне столь реальным, что я даже решил проверить – а не гифка ли это, что прибавило бы гнусности жестокой шутке. Нет. Изображение имело соответствующий формат и лишь один кадр. Допечатав последний символ, я без сил откинулся на компьютерное кресло. Одной рукой, чтобы прибавить моменту торжественности, использовав горячие клавиши, я вставил ссылку в строку и нажал кнопку перехода.

По закону подлости браузер незамедлительно выдал мне четыреста четвертую. Ну разумеется. Я мысленно поаплодировал говнюку, сидящему где-то по другую сторону монитора. Неплохо-неплохо, анон. Я злобно застучал по кнопке обновления страницы, особенно ни на что не надеясь. И вот, когда я уже тянул курсор к крестику в углу экрана, не забывая шлепать по F5, что-то изменилось. Вместо мгновенной ошибки, браузер начал что-то загружать. Загрузка шла долго, скорость была мизерная, будто архив лежал на глубине Марианской впадины.

Я тут же бросился отключать все возможные скачки, обновления, торренты. Оглядев комнату, я ринулся к своим бытовым приборам. Консоль легко отключилась от интернета, телефон тоже, а вот со «швейной машинкой» возникли проблемы – нету у таких приборов авиарежима. Недолго думая, я просто вынул аккумулятор из устройства. Успеть, успеть, осталось не более получаса до пяти утра, и тогда – все… А что, если хозяин архива больше не выйдет в сеть? Что, если его отключат или арестуют? Нет, все должно быть сделано сегодня.

Мечась по темной комнате, освещаемой лишь неровным светом монитора, я наступил в давно остывшую пиццу, которую заказывал вчера, позавчера… неделю назад? Сложно следить за временем, когда живешь в темноте. И сложно не поскользнуться на холодном и начавшем пованивать сыре. Я полетел в темноту под компьютерным столом, к оранжевому глазу тройника. Не особо заботясь о собственной безопасности, я попытался любым способом увернуться от кнопки, которая бы отключила компьютер, монитор и, главное, прервала бы скачку. Уже, запоздало, влетая носом прямо в ножку стола, я вспомнил о бесперебойнике, но было поздно. Разбив нос, я все-таки спас процесс скачки.

От скуки я начал расхаживать по комнате, успел что-то почитать, попить кофе. Когда я услышал заветный сигнал браузера, то тут же бросился к компьютеру. Файл назывался «Торговое_предложение_2». Я, с замиранием в сердце, чуть было не нажал на иконку распаковки архива, как вдруг опомнился и включил антивирус, который тут же завизжал, как резанный. Что же, мы все же рискнем. В определенный момент, исследуя интернет, принимаешь вирусы и опасность заражения как неизбежное зло. И… распаковать!

Если это злая шутка, то ее автор подошел к делу серьезно. Архив был закрыт паролем. Ну, разумеется. «Давай, анон, подбирай, ведь там внутри лежит самое вкусненькое!» «Но и нас не лыком шили», – внутренне усмехнулся я и включил брутфорсер. Подбор начался, и, если верить прогнозу программы, займет еще часа три. Можно было попробовать поспать, но боль резала лицо напополам. Адреналин выветрился, и я в полной мере ощутил вред, нанесенный организму. Кровь стекала со лба на глаза и периодически мешала видеть. К счастью, у компьютера всегда лежит рулон салфеток, так что совсем без зрения я не оставался.

Чтобы побыстрее вырубиться, я дошел до аптечки в ванной и начал искать что-то, чтобы снизить болевые ощущения. Аспирин, ибупрофен, кодеин, оставшийся после воспаления легких… Все не то: либо слишком слабое, либо вовсе не подходит. В конце концов на глаза мне попался пузырек с транквилизаторами, заказанными мной в Глубинах.

Хорошо, что я успел сесть в кресло перед тем как подействовали таблетки. Отрубился я почти мгновенно. Сном это назвать было нельзя – я не потерял ощущение времени, сновидений в привычном смысле тоже не было. Вместо этого в голове, словно слайды, проносились странные картинки… Будто передо мной на полу копошатся какие-то толстяки, бледные и рыхлые, не имеющие лица, они пожирают друг друга, и лишь кровь, текущая из моего лица, добавляла цвета бледно-телесной массе. Или это были бульдоги? Или опарыши?

Когда действие транквилизаторов прошло, боль отступила, стала менее заметной, но все еще ощутимой. Для пробы я слегка надавил на нос, и в глазах потемнело. Пожалуй, без похода к врачу не обойтись.

Но это потом, а сначала… Брутфорсер не подводил никогда. При достаточном количестве времени и оперативной памяти он мог вскрыть что угодно. И в этот раз мой любимый инструмент не дал осечку – архив был открыт. Пароль представлял из себя, видимо, продолжение глупой шутки – он был одновременно прост и невозможен для перебора – «Dare!”. Все это продолжало походить на очень затянувшуюся шутку, но возбуждению моему не было предела. Я кликнул по первому видеофайлу. Ошибка форматирования. Ладно, исправим. Переписав формат, кликаю снова. Ошибка кодека. Переустанавливаю кодеки, обновляюсь до последних. «Ошибка тома. Файл поврежден или не существует».

Скриплю зубами, пытаюсь открыть следующий файл. Ошибка. Еще один. Снова. Еще один. Да! Началось воспроизведение. Левой рукой нервно жму на кнопку, расширяющую видео на весь экран.

Мутная VHS-съемка. Появляется название на английском: «Кормежка». В углу дата – 30.03.1922. Бред какой-то. Помехи на экране сменяются изображением неуютной желтой комнаты. Ну что же, хотя бы изображение цветное. Но звуковой дорожки, судя по всему, нет. Посреди комнаты за столом сидит голый мужчина средних лет, истощенный почти до состояния скелета, причем, судя по всему, терял вес он очень быстро: кожа свисает с рук, с лица и даже со стула.

Откуда-то из-за кадрa появляется… клоун. Самый настоящий клоун. Грим выглядит профессионально нанесенным, я вполне мог представить, что он только что вышел из цирка или с детского праздника. В отличие от своего визави, клоун был невероятно тучен. Второй подбородок растекся по кружевному жабо, ноги, похожие на колонны, грузно упирались в пол нелепыми клоунскими башмаками. В руках клоун нес, приплясывая, громадную тарелку, – нет – тазик какого-то супа и столь же огромную ложку во второй руке. Поставив тазик перед истощенным субъектом, клоун приглашающе пододвинул ложку к руке пленника. То, что он пленник, стало ясно сразу, как появился клоун – человек за столом весь будто сжался, словно пытаясь спрятаться от своего тюремщика за столом. Тем не менее, попыток сбежать он не предпринял. Внимательно взглянув на стул, я понял причину – крепкие ремни держали беднягу прикованным к своему месту.

Нерешительно, словно нехотя, а, вероятнее всего, так оно и было, пленник взял ложку и начал медленно хлебать жижу из тазика. Судя по медлительности и выражению лица человека за столом, давалась ему эта трапеза с трудом. Клоун же тем временем нетерпеливо наматывал круги по комнате, раскачивался из стороны в сторону и всячески паясничал, махал руками, что-то кричал, видимо, подгоняя нерасторопного едока. Немного промотав вперед, я остановился на моменте, когда пленник с отчаянием бросил ложку на стол и что-то крикнул клоуну. Тот, разъяренный, подбежал к человеку на стуле и стал что-то яростно втолковывать прямо на ухо, время от времени подкрепляя свои слова ударом по столу, и пленник вздрагивал при каждом ударе. Потом клоун будто бы успокоился, выпрямился, что-то спросил у сидящего на стуле, тот в ответ помотал головой, и тюремщик покинул кадр.

Не было его долго. Мужчина за столом в отчаянии уронил голову на руки и задрожал. Судя по выражению лица и движениям, пленник плакал. Я проникся невольной жалостью к бедняге, что вынужден проходить эту непонятную и, похоже, неприятную процедуру. Когда я уже предположил, что запись закончилась, в последние несколько секунд видео в кадре появился клоун со стоматологическим расширителем и грязной воронкой. На этом воспроизведение закончилось. Уже давно забыв, что поиск мой начался с желания спустить пар, я нетерпеливо начал щелкать мышкой по остальным видео. Ошибка. Ошибка. Ошибка. Есть!

Видео, как всегда, началось с названия – «Все ради детей». Прочтя название, я ощутил, как червячок тревоги заизвивался где-то под легкими. В кадре глумливо улыбался толстяк-клоун. Звука снова не было. Грим немного смазался, тяжелое дыхание урода заставляло все его расшитое одеяние вздыматься и опадать подобно пакету с попкорном в микроволновке. Камеру слегка потряхивало: судя по всему, теперь она была не закреплена, а находилась в руке толстяка. Тот же что-то сказал на камеру, после чего направил ее вниз, и здесь, кажется, пленка была повреждена, потому что изображение растянулось, потекло, покрылось белым шумом.

Остановив видео, я включил покадровое воспроизведение. Камера снимала тот самый тазик, из которого пленник ел суп, но на этот раз в нем лежали создания, больше всего похожие на новорожденных слепых щенков, – наверное, шарпеи, а может, бульдоги, или что-то в этом роде. Их кожа или шерсть сильно блестела. Они шевелили маленькими лапками, ворочались и раскрывали свои маленькие пасти. Медленно переключаясь, кадр за кадром, я почти вздрогнул, когда на экране появилась клоунская рука, в белой перчатке и с манжетом, сжимающая кирпич. На следующем кадре кирпич уже погрузился в массу копошащихся щенков. К горлу подкатила тошнота, я еле удержал содержимое желудка в себе. Попытавшись выключить видео, я промахнулся мимо нужной кнопки и вместо этого включил обычное воспроизведение. Клоун продолжал колотить щенков в тазике, превращая маленькие тельца в окровавленную кашу из мяса и костей, после чего начал орудовать кирпичом как пестиком. Когда в содержимом тазика уже нельзя было узнать щенков, он снова направил камеру на себя. Лоснящаяся морда что-то снова проговорила в камеру, после чего клоун поставил ее на стол. Помещение было похоже на кухню, впрочем, было сложно утверждать: с потолка тускло светила единственная голая лампочка. Клоун же тем временем взял тазик и выглядел, как настоящая стереотипная домохозяйка – теперь стало видно, что на нем еще и надет дурацкий фартук с оборками и котятами. Осторожно открыв дверцу духовки, толстяк погрузил тазик внутрь и стал крутить ручки на плите. На этом видео прервалось.

Ком в горле не желал двигаться ни туда, ни сюда. Ощущение запретности действительно появилось, как я и хотел, но теперь стало каким-то новым. Теперь запрет ощущался настоящим, из тех, какие лучше не нарушать. Но теперь мной овладело желание понять, что происходит, и досмотреть все до конца.

Пытаюсь открыть следующее видео. Ошибка. Еще одно. Снова ошибка. Следующее. Воспроизведение. Название «Вот это поворот». Снова та желтая комната. Теперь камера будто лежит на столе, как будто специально на уровне глаз голой девушки, привязанной к стулу в середине комнаты. Ноги также зафиксированы к ножкам стула, так, что видно татуировку бабочки на внутренней стороне бедра. Кожа ее покрыта синяками и порезами – видимо, девушка вела себя менее сговорчиво, чем предыдущий пленник. Миловидное личико покрыто потекшей косметикой, грудь дрожит в такт рыданиям. Гадливым угрем в сердце вползает похоть.

Почти незаметно для меня, моя правая рука тянется вниз. Тем временем в кадре появляется клоун, и я, уже ощущая некий зловещий гнет от его присутствия, руку все же не убираю. В руках у клоуна швабра и тряпка. Неожиданно. Неужели тот решил помыть полы? Легонько усмехаюсь, но тревога не покидает меня. Неожиданно, когда я уже приблизился своей похотью к девушке, ее судьба начала меня волновать. Любая жеманность или шутливость пропала из движений толстяка. Тот молча подошел к девушке со спины, на лице вместо улыбки застыло выражение лица человека, который приступил к неприятной, но необходимой работе.

Резким движением клоун накинул тряпку, которая на самом деле оказалась хозяйственной сумкой, на голову девушке и как следует затянул ручки, после чего вдел в них швабру. Ни на секунду не теряя возбуждения, я похолодел, медленно осознавая, что сейчас должно произойти. Клоун стал крутить швабру, и было видно, что каждый новый поворот дается ему с усилием. Девушка начала вырываться, дергаться, сучить ногами, но палач был неумолим, продолжая крутить свой страшный рычаг.

Внезапно из моих колонок раздался нечеловеческий визг. Я подскочил на стуле на добрые полметра вверх. Крики раздавались из колонок – появилась звуковая дорожка. Уняв бешено колотящееся сердце, я сбавил звук – и как раз вовремя: крик достиг крещендо, стул стучал ножками по полу, ткань трещала, скручиваясь все сильнее в руках мясника в клоунском костюме.

Вдруг крик прервался, раздался влажный хруст, а на ткани выступило красное пятно. Голова девушки в мешке по форме теперь напоминала неровное яйцо. Клоун облегченно и шумно выдохнул, отпуская швабру. Из-под ткани медленно вытекала кровь. Палач же, кажется, немного повеселев, подошел к камере и снова глумливо улыбнулся, будто специально играя на публику. Будто улыбаясь лично мне. После чего подошел к девушке спереди, почти полностью загородив ее своим раздутым телом, и ловким движением отбросил мешок с ее головы в сторону.

Оглянувшись, он еще раз гаденько ухмыльнулся и подмигнул камере, после чего стал медленно стягивать штаны. На этом запись прервалась.

Я просидел в шоке еще секунд тридцать, прежде чем осознал, что все еще держу член в руке. В омерзении я попытался отбросить его, будто и не свою часть тела. Боже, кажется я сегодня увидел лишнего. Я испытал необходимость выйти на воздух. Накинув что попало, я выбежал из подъезда, чуть не забыв ключи.

Впервые за много месяцев я увидел восход. Тот нежно-розовым молоком тек по небу, предваряя приход солнца. Птицы чирикали, предчувствуя скорый приход теплых весенних деньков. Чиркнув зажигалкой, я глубоко затянулся сигаретой из оставленной про запас пачки и отметил, что курить на воздухе – это совершенно новое ощущение, нежели пускать клубы пара дома. Прикоснувшись пальцем к лицу, я заметил присохшую корку крови и вдруг понял, как, наверное, смотрюсь со стороны. Я скорее сиганул в кусты, что растут посреди дворика, присел на промерзлую землю и стал думать, что же я такое посмотрел.

Видео вовсе не походило на монтаж. Не было никаких украшательств, никаких подозрительных переходов. Похоже, я и в самом деле наткнулся на снафф. Причем снафф необычный: никаких типичных подземелий, крестов для распятия и изнасилований. Лишь какое-то странное, вычурное насилие. Вероятнее всего, хоум-коллекция какого-то маньяка. Что же еще ждет меня в архиве?

Но, вернувшись домой, я обнаружил, что большая часть архива – это странный видеоблог чудовищного клоуна. К сожалению, от его болтовни без звука толку было мало. Я пытался разобрать хоть пару слов, читая по губам, но язык, на котором говорил маньяк, был мне незнаком.

Лишь на одном из видео клоун, заметно худее и моложе, сидел на полу в окружении оккультных символов и что-то читал вслух с замызганной распечатки, слегка покачиваясь. Можно было подумать, что тот молится, но символы, окружавшие его, не наводили на мысли ни об одной известной мне религии.

Попытки восстановить прочие файлы ни к чему не привели – оказалось, что в них отсутствует не только аудио, но и видеодорожка. По сути, это были пустые оболочки видефайлов. Не могу сказать, что был разочарован своей находкой, но я ожидал, что содержимого будет больше.

Впрочем, один из файлов, похоже, все-таки содержал в себе что-то. Открыв его в текстовом редакторе, вместо привычной белиберды я наткнулся на ссылку – снова в извивающихся червях Юникода. Эту, к счастью, можно было открыть.

Снова архив. На этот раз подбор пароля занял у меня чуть больше четырех часов. За это время я успел сходить в душ, заказать пиццу и съесть ее под «Видеоблог Доктора Ужасного».

Когда подбор пароля закончился, я не смог сдержать горькой усмешки. «Sure?»

Вот так безопасность. Несомненно, тот, кто создавал этот архив, хотел, чтобы эти видео посмотрели. Но зачем было его так прятать? Чтобы нашел только «достойный»?

Какая глупость. Собрав нервы в кулак, я распаковал файл и включил воспроизведение. Как и раньше, высветилось название: «Матка».

Снова та же желтая комната без окон. Там, где раньше стоял стул, к которому маньяк привязывал несчастных, теперь в полу был люк. Я почти уверен, что на предыдущих видео никакого люка в полу не было. Впрочем, качество записи не позволяло утверждать наверняка. В кадр вошел клоун. Вернее, тот, кто гримировался под клоуна раньше. Вместо рыжих косм седые жидкие локоны обрамляли блестящую лысину. Этот человек продолжал выглядеть невероятно жирным, но при этом выглядел каким-то осунувшимся, будто измученным многодневной бессонницей. Впрочем, пожалуй, я бы тоже не спал, как праведник, сотворив то, что сделал он. Медленно, как будто через силу, толстяк подошел к люку и осторожно, сантиметр за сантиметром открыл его. Сначала ничего не происходило. Я было подумал, что видео зависло, но заметил тяжелое дыхание клоуна, который напряженно смотрел в люк, и даже сквозь «зерно» кассетной записи было четко видно, что бедняга страшно потеет. Все его некрасивое лицо блестело, будто натертое салом, а на футболке в подмышках набухали темные пятна.

И вот на краю люка показалась тонкая рука. Она вскинулась вверх, словно у прилежного ученика, потом как-то резко повернулась и изогнулась, словно перископ. Только после этого сложного танца рука ухватилась за край люка, от которого толстяк предусмотрительно отполз. Это что-то новенькое.

Что-то серое и дерганое продолжало вздыматься из черного провала посреди комнаты, а рука, уже укрепившаяся на краю люка, не прекращала конвульсивно подрагивать и барабанить пальцами по его краю. Мелькнула худая, серая спина, вынырнула вторая серая рука, а потом показалась лысая голова. Медленно, по сантиметру, существо выползало из подвала. Фигура казалась женской, хотя и очень худой. Впрочем, женщина казалась не истощенной, а, скорее, жилистой. Она ловко подтянулась на руках и покинула отверстие люка. Только сейчас я заметил, что там не было никакой лестницы. Либо это ящик метр на метр, либо клоун заточил у себя на этот раз какую-нибудь гимнастку.

Женщина же – сама, вроде, никем не принуждаемая – продолжала медленно идти к толстяку, дергаясь и кривляясь, изгибая свой торс под самыми немыслимыми углами, ступая на самых кончиках пальцев, словно балерина. Я в балете не разбираюсь, поэтому утверждать со всей уверенностью не берусь, но, кажется, без пуантов такая вертикаль наклона стопы просто невозможна. В какой-то момент девушка на ходу встала на мостик, прошла так пару шагов и у самых ног бывшего клоуна встала на руки, после чего буквально перетекла в стоячее положение, изогнулась, вывихнулась, – иначе не скажешь, и застыла причудливой скульптурой перед ним, легонько подрагивая, будто под напряжением.

Зрелище смотрелось особенно жутко и нереально в абсолютной тишине. Но куда более пугающим стал момент, когда толстяк заговорил. Видео было скрупулезно отредактировано, поэтому голос его звучал неестественно, видимо, тот вырезал все посторонние шумы, чтобы больше ничего услышать было нельзя:

– Navrhnout succubus, dodání do Evropy, tři tisíce eur, hotovostní platba zavolejte na telefon – devět, nula, čtyři, pět, pět, osm…

Голос его был безразличным и каким-то серым. Продиктовав номер, чех подошел к камере и просто выключил ее. Вот и все. Никаких театральных эффектов. Ничего необычного. Если, конечно, не считать странной девушки из погреба. Многократно ошибаясь, я все-таки смог перевести речь клоуна и, мягко говоря, остался в замешательстве.

Значит, теперь этот монстр продает… раба? Судя по всему, какую-то лоботомированную гимнастку. Мне вспомнилась статья о гаитянских бокорах: лжеколдуны опаивали жертву наркотической смесью с высоким содержанием тетротоксинов, и жертва впадала в своеобразную летаргию, метаболизм замедлялся, и неотесанная деревенщина торопилась хоронить несчастного. А дня через три, когда связь между лобными долями сгорала от воздействия токсинов и недостатка кислорода, жрец вуду выкапывал беднягу, будил его при помощи разнообразных препаратов и получал в итоге послушного раба сроком годности в три-четыре года.

И что теперь делать? Первым порывом был, конечно, звонок в полицию. Потом я немного пораскинул мозгами и звонок отложил. Посудите сами: нашел я этого парня исключительно случайно – маньяк явно осторожен и наперед продумал все возможные способы отступления. Помимо прочего, у меня нет ничего, кроме видеозаписей сомнительного качества. Впрочем, главным аргументом, чтобы не обращаться к полиции, было то, что я не знал, а жив ли еще маньяк и не продана ли еще жертва.

Остаться в стороне я тоже не мог. Это стало моей историей, частью моего пути. Это я обнаружил чудовищное злодейство и я должен что-то сделать. Хотя бы для успокоения совести.

Итак, попробуем сделать то, что я умею лучше всего – заказать товар с доставкой на дом. Если я не помогу поймать маньяка, то бедной девушке хотя бы больше не придется жить в подвале. Вооружившись телефоном и открыв онлайн-переводчик в окне браузера, я набрал номер.

– Telefonní číslo účastníka není aktivní.

Ну, разумеется, номер абонента больше не активен. Чего еще я ожидал? Что психопат, записывавший свои убийства на допотопную камеру, до сих пор ждет звонка? Смешно. Для пробы я решил позвонить еще разок. Вдруг, на середине фразы о неактивности абонента, трубку кто-то поднял. Поставить эту запись на гудок, как фильтр от нежелательных звонков – очень хитро. Он и правда хорош.

– Hello, do You speak English?

Кашель, похожий на «угу», был мне ответом.

– Я бы хотел воспользоваться Вашим торговым предложением. Оно еще актуально? – спросил я.

Снова кашель.

– Доставка в Германию, когда сможете приехать?

– Шесть-восемь часов. Деньги наличные? Готовы? – на плохом английском разговаривал со мной человек, что на видео раздавил голову девушке при помощи мешка и швабры. Холодный пот выступал на спине, но отступать я был не намерен. Если уж я смог раскрыть его архивы, то уж заказать домой рабыню тоже смогу.

– Да, наличные, три тысячи евро готовы, лежат, ждут Вас, – я постарался надавить на жадность.

– Еще триста. Доставка, – наглел собеседник.

– Разумеется. Жду Вас. Через шесть-восемь часов?

– Да. Адрес.

Тут-то я и струхнул. Сообщить свой адрес настоящему маньяку? Да еще и подготовить для него деньги? Звучит как-то… слишком тупо. Тут мое сердце пронзил стыд – несчастная девушка еще неизвестно сколько времени проведет в рабстве, если я ее не выкуплю. Деньги мне наверняка вернет полиция или ее родственники, когда я верну ей свободу. А, даже если нет, – отдам деньги хоть на что-то по-настоящему – купить не очередную секс-игрушку или настолку, в которую мне все равно не с кем играть, а нечто бесценное – жизнь и свободу другому человеку. Три тысячи – не такая большая цена. На моих счетах накопилось по меньшей мере в два раза больше требуемой суммы. Внутренне содрогаясь от глупости, которую творю, я назвал свой адрес.

– Ты не один – уезжаю. Лишние люди поблизости – уезжаю. Странные автомобили – уезжаю. Жди, – ответил клоун и отключился.

Вот и все. Я только что подписал себе приговор. Сейчас этот мерзкий толстяк приедет к моему дому и я сам открою ему дверь. Моя фантазия живо нарисовала сцену, как этот монстр в человеческом облике входит в мою квартиру, направив на меня револьвер, привязывает меня моими же ремнями к стулу и… делает что? Вытягивает кишки через задний проход при помощи остро заточенного крюка? Откручивает голову при помощи какого-нибудь пыточного инструмента? Закармливает насмерть супом из чистящих средств?

Бррр… Я постарался прогнать тревожные мысли прочь – в конце-концов, можно ведь и не встречаться с ним лицом к лицу? Как с доставщиками пиццы или почтовыми курьерами. Разница в том, что все эти ребята работали по предоплате, клоун же рассчитывал получить свое наличными. Если дело вообще было в деньгах.

Первым делом деньги нужно было снять. Мелькнула было мысль быстро раздобыть оружие, но доставляли его очень долго: в пяти-десяти посылках, разобранным, засунутым в какие-нибудь банки, чтобы не засветилось при сканировании. Попытаться оглушить его подручными средствами и вызвать полицию? Я даже в детстве не мог заставить себя ударить обидчика, – что уж говорить теперь, когда речь идет о нанесении настоящего вреда живому человеку, пусть даже это настоящий серийный убийца.

До встречи с кошмаром оставалось добрых часов семь. Можно было грызть себя и укорять в беспомощности, а можно было заняться делом. Смешно – у меня дома даже нету сумки для покупок или кошелька. Сложив кредитки в карман, я вышел на улицу.

Стук дятла и чириканье птиц – единственные звуки, которые можно услышать на улице в это время дня. Все соседи были либо на работе, либо на учебе, поэтому, пока я не вышел на перекресток, двор и тихие улочки вокруг сослужили роль своеобразной адаптационной зоны, прежде чем шум у остановки метро оглушил меня, расколотил внимание и разбередил мои страхи.

Странное это было ощущение – забраться в свою берлогу в начале зимы и выйти из нее только под конец марта, словно медведь. Впрочем, страннее было то обстоятельство, что все эти люди, идущие по своим делам – за покупками, к врачу, пообедать во время паузы или просто прогуливающиеся, радуясь первым теплым денькам, – ходили вокруг и не знали, что в их спокойную вотчину, прямо сюда, из куда менее благополучной и законопослушной Словакии или Чехии на каком-нибудь разбитом в хлам Фольксвагене едет настоящий монстр, и на закате дня он уже будет здесь.

Удивительно и непривычно это было – после стольких месяцев оказаться в окружении людей. Сердце колотилось, отдаваясь гулким колокольным звоном в ушах, я старался избегать взглядов, невовремя вспомнив, что на лице у меня громадная нашлепка из пластырей. Юркнув в дверь банка, я с облегчением оказался в тихом закутке с банкоматами. Сунув карточку в щель, я ввел пин-код и требуемую сумму. Разумеется, не могло быть все так просто. Суточный лимит снятия – пятьсот евро. Я мог бы снять еще по пятьсот с остальных карточек, а дальше что? Взгляд, по удачному совпадению, упал на ламинированное объявление на стене: «Уважаемые посетители, денежные выплаты суммой больше 500 евро можно получить у оператора по предъявлении удостоверения личности и карты банка. Администрация Stadsparkasse München».

Ох, черт. Многовато для меня за один день. Неужели ради этого я учился программить, брутфорсить, ломать и искать, ради этого я сбежал из страны и от семьи, чтобы теперь идти на поводу у совести и снова… возвращаться в реальный мир?

С тяжелым сердцем я встал в несправедливо короткую очередь. Какой-то студентик, старушка, мать с коляской и я. Хотелось постоять подольше, свыкнуться с фактом, что та улыбчивая девушка с пышным бюстом за стойкой уже скоро заговорит со мной и я буду вынужден ответить. Я уже было собрался слабовольно развернуться, но усилием воли заставил себя представить тот ужас, бессилие и отчаяние, которые, должно быть, испытывала та несчастная в подвале клоуна. Вдохнув поглубже, я дождался, пока отойдет старушка – та передвигалась мучительно медленно, опираясь на свои ходунки, – и шагнул к стойке:

– Добрый день, чем могу помочь? – прощебетала девушка на немецком с легким турецким акцентом.

– Мне нужно… Да, здравствуйте, – путаясь в словах начал я, – мне нужно снять три тысячи евро с моего счета. Три тысячи триста. То есть, две восемьсот. Извините. Да, точно, две восемьсот.

Слегка закатив глаза, сотрудница банка приветливо покивала и попросила у меня паспорт и карточку. Пока та ходила за деньгами, я мысленно еще раз прокрутил в голове предстоящую ситуацию: я пригласил серийного убийцу к себе в гости, пообещал не звать полицию и собираюсь встречать его с весьма крупной даже для меня суммой. Я нервно хихикнул – что же могло пойти не так?

Принеся сумму, девушка пересчитала все на моих глазах – много времени процесс не занял – купюры были исключительно высокого номинала: по сто и по пятьсот евро, после чего передала деньги мне. Мой мандраж усилился: еще никогда я не держал такую крупную сумму в руках. К тому же, в голову мне пришла одна идея…

Нужно было кое-что купить. Для начала, несчастной, что сейчас, вероятнее всего, переезжала из тесного подвала в не менее тесный багажник машины, потребуются элементарные удобства: одеяло, одежда, горячая еда… или цепь и миска?

Прогнав бредовые мысли, я двинулся в сторону Woolworth, магазина всякой всячины. Там я приобрел пару одеял, женский спортивный костюм размера S – навряд ли истощенная пленница нуждалась в одежде больше этой. Также я купил упаковку женских трусов такого же размера, несколько упаковок быстрорастворимой лапши и маленькую металлическую коробочку с кодовым замком. Утопая в сумках с покупками – одеяла были хоть и легкими, но занимали очень много места и были неудобной ношей – я прямо в магазине сложил деньги аккуратной стопочкой в миниатюрный сейф и выставил паролем обратную дату своего рождения.

Придя домой, я включил свет во всех комнатах: жалюзи, похоже, приржавели и теперь не открывались. Пожалуй, держать их всю зиму опущенными было не лучшей идеей. О ужас, лучше бы я этого не делал. Как несложно догадаться, за всю зиму я ни разу не выбросил мусор, просто упаковывая его в пакеты и складывая стопкой в нише, предназначенной для шкафа. Теперь эта куча доставала мне до пояса. Запаха, к счастью, почти не было: так как еду я заказывал, отходов почти не оставалось, я съедал все, кроме коробки. Но были еще пустые пачки из-под молока, капсулы от кофемашины, грязные салфетки и прочее. В общем, когда я пошевелил мерзкую груду, меня чуть не вырвало прямо на пол от смрада, который устремился в воздух. Теперь в комнате находиться было решительно невозможно. Проветрить не представлялось никакой возможности: жалюзи хоть и не были герметичными, но приток свежего воздуха исправно блокировали. Пришлось открыть входную дверь квартиры и подъезда нараспашку, отцепив крепления доводчиков.

Вынос мусора занял ни много ни мало полчаса. За это время в квартире стало возможно находиться. За мешками в нише появилась гадкая черная плесень, на оттирание которой я потратил еще добрый час. Теперь, при свете ламп, собственное жилье будило во мне чувство гадливости – и вот так я жил несколько месяцев? А до этого еще много лет? Впрочем, свет во всех комнатах и двери нараспашку пугали меня чуть ли не больше, появлялось какое-то ощущение неправильности происходящего, ожидание какого-то движения, будто кто-то собирается уходить, или наоборот, будто я жду толпу гостей. Впрочем, отчасти, так оно и было.

Так, в уборке, потихоньку замыливались воспоминания об ужасных видеофайлах, потихоньку начинал рождаться план действий.

Ночь опускалась на город, а где-то, по ярко освещенным автобанам, мчался, дребезжа и подпрыгивая на редких неровностях, Гроб на Колесиках. Мчался к моему дому. И я готов был его встретить. Идея моя была такова: если мне удавалось не встречаться ни с почтальонами, ни с курьерами, ни с доставщиками пиццы, то и с маньяком мне лично встречаться необязательно. Да, он должен получить наличку, а я – спасти девушку, если там вообще осталось, что спасать. Но это можно реализовать и без личного контакта. Я назвал клоуну улицу и номер дома, но в какую дверь звонить, он не знает. И я очень сомневаюсь, что разыскиваемый, я надеюсь, серийный убийца будет пытаться угадать. А значит, есть шанс на благополучный исход.

Перед тем, как вновь закрыть двери, я отнес минисейф с деньгами – три тысячи триста ровно – в подъезд и положил его под почтовыми ящиками, прикрыв газетами. Случайно не заметишь и не заденешь при всем желании.

Звонок на телефон раздался ровно в одиннадцать ночи. К счастью, клоуна что-то серьезно задержало. Если бы кто-то из соседей вздумал покурить у подъезда, выгулять собачку или детей, клоун бы соскочил. В этом я не сомневался.

– Да? – стараясь унять дрожь в голосе ответил я.

– Я приехать. Дверь, – коротко бросил словак.

Сердце сходило с ума, словно я метался в лихорадке. Пот градом катил со лба. Это не злая шутка, не затянувшийся прикол. Монстр и в самом деле сейчас стоит перед моей дверью в подъезд. Свет в квартире не горел еще с момента, когда я закончил уборку. Я осторожно прильнул к дверному глазку, благо жил я на первом этаже и обзор у меня был достаточный. За сетчатым стеклом расплылась уродливой кляксой тучная фигура, обремененная каким-то грузом на плече. Не отрываясь от глазка, я нажал на кнопку, и подъездная дверь издала резкую механическую трель, от чего я вздрогнул. Толстяк надавил на ручку двери и проник в подъезд. Даже в темноте подъезда я мог видеть, как он изменился по сравнению с его обликом на видео – живот теперь не придавал клоуну сходства с воздушным шаром, нет, тот обвис, словно мерзкий фартук из человеческой кожи, щеки обвисли, придав толстяку сходство с бульдогом, глаза глубоко запали, окруженные ярко-черными синяками, голова блестела шишковатой лысиной. Шаг за шагом он поднимался по лестнице на площадку первого этажа, каждый шаг давался ему с трудом, одышка душила словака, а на его плече лениво шевелился громадный черный пластиковый мешок.

На цыпочках отбежав от двери в кухню, чтобы толстяк не услышал меня через дверь, я выдал указания, стараясь использовать простую лексику.

– Оставьте мешок здесь. Под газетами у двери коробка. В ней деньги. Выйдете за дверь – я скажу код.

В ответ толстяк лишь тяжело дышал, но я услышал, как он опускает свою ношу на пол. Осторожно подойдя к двери, я вперился в глазок и меня сковал ужас.

Маньяк смотрел прямо на меня. По некрасивому, простому лицу градом стекал пот, грудь тяжело вздымалась и угрожающим этот человек вовсе не выглядел, но глумливая улыбка, как на видео, не давала мне ни на секунду забыть, что за чудовище стоит передом мной. Не переставая улыбаться, клоун без грима приблизился к моей двери и приник глазом прямо к глазку с той стороны – зрачок в зрачок. Потом дверь тяжело тряхнуло и раздался каркающий хриплый смех. Я продолжил дышать лишь когда маньяк отошел от двери и прикрикнул в трубку, все еще глядя на дверь:

– Pouze v ústech! V ústech, understand?

После этого урод, напугавший меня почти до остановки сердца, с какой-то необычайной новообретенной легкостью спрыгнул через несколько ступенек, сунул руку под газеты, выудил подготовленный мной минисейф и вынырнул за дверь. Когда кустарная система шлюзов сработала, я выдохнул с облегчением.

– Код, – напомнил о себе мой визави.

Я продиктовал код от сейфа, услышал металлический щелчок по ту сторону, и мой собеседник отключился.

Телефон чуть было не выпал у меня из руки – настолько вспотели мои ладони. Ноги подкосились, и я сполз по стене, ощущая, как мерзко липнет к спине насквозь пропотевшая футболка. Тут же я вскочил и приник к дверному глазку. Мешок все еще на месте и продолжает шевелиться. Вот будет смеху, если я купил за три тысячи евро какую-нибудь игрушку на батарейках или полный мешок живой рыбы. Вдохнув поглубже, я распахнул дверь в темный подъезд, схватил мешок за пластиковый хомут, закрывавший его и втащил не такой уж тяжелый груз в квартиру.

Включив свет, я вдруг осознал одно очевидное обстоятельство: в пластиковом мешке не было дырок для дыхания. Бедная, сколько же она там? Начав рвать руками мешок, я то и дело натыкался на упругую плоть, весьма похожую на человеческую. В мешке же что-то ворочалось, разворачивалось и, когда отверстие стало достаточно большим, это что-то дергано и неловко вытянулось в полный рост и слепо воззрилось на меня. Издав крик, я повалился на пол, ударившись головой об кафельный пол. Перед тем как окончательно отключиться, я почувствовал успокаивающе растекающееся тепло в районе паха.

Сознание возвращалось ко мне будто нехотя, по капле пробуждая нервные клетки. Моча давно остыла, и джинсы теперь неприятно липли к ногам холодной мокрой тряпкой. В воздухе витал запах нечистот, к которому примешивался затхлый запах сырой земли.

Медленно, по миллиметру, я приоткрывал один глаз. Вот сначала появился свет, потом стали различимы тени, вернее, одна тощая и вытянутая тень. Ее конечности неритмично подергивались, торс был изогнут под немыслимым углом – словно танцовщицу разбил паралич прямо во время какого-то особо замысловатого па. Окончательно примирившись с жутким гостем у себя дома, я решился открыть глаза целиком.

Но и на второй раз зрелище не стало менее жутким – сознание забивалось в угол, оставляя место лишь страху, пальцы конвульсивно скребли по кафельному полу, а сердце подпрыгнуло куда-то под горло, да так там и осталось. Передо мной стояла неумелая пародия на человека. Нет, на женщину. Поднимая глаза нарочито медленно, словно давая им возможность привыкнуть к тому, что вижу, я скользил взглядом сверху вниз: пальцы ног без ногтей, тощие икры и такие же тощие бедра, серый, абсолютно гладкий лобок без намека на гениталии, плоский живот и небольшая грудь с такими же серыми, как кожа, сосками… Дальше смотреть не хотелось, но я через силу поднимал взгляд – я должен видеть. После всего, что я сделал, после всего, что я видел, я обязан и имею законное право посмотреть в глаза бывшей пленнице. Вернее, туда, где должны были быть глаза. Лысая голова была лишена почти всего, что сопутствует человеческому облику – не было ни ушей, ни глаз, а только гладкая серая кожа на месте глаз, носа, бровей. Лицо было бы гладким как яйцо, если бы не рот. Впрочем, на рот это похоже не было – беззубая, безъязыкая дырка, обведенная черными губами, точно маркером, шумно чмокала и со свистом втягивала воздух, словно не дыша, а принюхиваясь.

Найдя в себе остатки воли и достоинства, я поднялся с обоссанного пола, неловко оглядел себя и, заикаясь, произнес по-английски:

– П-привет, не в-в-волнуйся, я д-друг, теперь все в порядке, т-т-ты больше не пленница, сейчас мы позвоним в полицию и тебя отвезут к твоей семье. У-у-у тебя есть семья?

Казалось, странное создание вовсе не слышит меня. Даже не наклонило голову, как собака, когда с ними разговариваешь. Попробуем по-чешски – уж пару слов я выучил:

– Dobrý den, rozumíte mi? Hören Sie mich? Hable espaňol?

Молчание. В качестве эксперимента я провел ладонью перед лицом существа. Ноль реакции. Крикнул в ухо. Ноль реакции. Осмелев, я схватил существо за плечи и как следует встряхнул. Кажется, создание только сейчас заметило мое присутствие. Протянув ко мне костлявые длинные руки, нечто попыталось будто обнять меня, повиснув на мне, а гадкая воронка тянулась к моему рту, будто для поцелуя. Совершенно инстинктивно я с силой оттолкнул нечто прочь. Неловко взмахнув тоненькими ручками, существо повалилось на пол, как следует саданувшись плечом о банкетку, на которой я хранил обувь. Будто не заметив ни удара, ни падения, тварь перетекла из горизонтального положения в вертикальное и вновь застыло в новой немыслимой позе, подрагивая, будто от холода. На плече, которым «это» ударилось об угол, появилось нечто похожее на дырку – кожа отогнулась и под нею не было ни крови, ни мяса, лишь непроглядная чернота. Незаметно, словно на ускоренной видеозаписи, как растет цветок, этот кусок кожи лег на свое законное место и прирос, словно и не было никаких повреждений.

Словно под гипнозом, я медленно подходил к созданию – ноги будто бы сопротивлялись мозговым импульсом, неловко переступали, словно деревянные неровно прилаженные протезы. Я медленно повел рукой по несуществующему лицу, внимательно ощупывая каждый миллиметр, потом спустился на грудь. Схватился ногтями, крутанул бесцветный сосок изо всех сил, но никакой реакции не последовало. Я отвесил пощечину – голова безвольно мотнулась от удара и вновь застыла, изогнув шею под углом, недоступным живым людям. Наконец, решившись, я сунул руку в пах созданию. Раньше мне не приходилось трогать других людей в таких местах и внутри у меня все вспыхнуло, загорелось, будто я выпил добрый стакан спирта. Тварь же никак не реагировала. Никаких гениталий, ничего интимного, просто гладкая поверхность. И никаких швов. Ничего похожего на творение рук человеческих, никаких складок, в которых можно было бы спрятать аккуратные стежки. То, что стояло сейчас в моем коридоре, не имело ничего общего со знакомой мне биологией.

С отвращением вынув из обоссанного кармана телефон, я набрал номер клоуна. Снова раздалось записанное сообщение о неактивности абонента, но на этот раз никто не поднял трубку. Сообщение повторилось на немецком и на английском, после чего звонок сбросился. После пятого звонка я оставил бесплодные попытки.

Существо, будто компьютер в режиме ожидания, стояло ровно на том же месте, не сдвинувшись на миллиметр и не сменив неудобную на вид позу. Страшно было осознавать, что у меня дома находится «это», но я взял себя в руки и отправился в ванную – кожа под джинсами начинала раздражаться, и я, откровенно говоря, вонял. Независимо от того, кого я вызову – врачей, полицию, священника или «людей в черном» – мне нужно было привести в порядок себя и свои мысли.

Я встал под горячую воду и стал лихорадочно думать, бесцельно водя кругами губкой по груди. Итак, я стал «владельцем» какого-то существа. Существа, созданным или призванным безумным маньяком, сектантом, который вдобавок требовал денег за свои странные и жуткие старания. Можно было позвать полицию и дать им разбираться со всем самим. Существо увезут, деньги пропадут, маньяка, надо думать, не найдут – за то время, что я валялся в отключке, клоун наверняка уже пересек границу Германии. Врачи, скорее всего, разведут руками и вызовут ту же полицию. Служителям культа я не доверял принципиально – мой атеизм почти граничил с сатанизмом, настолько я не терпел религию и все ее проявления. Но сейчас мой мир рушился, заменялся какой-то пугающей черной дырой, в которой возможно все: и зомби, и драконы, и суккубы…

Точно, толстяк же продавал «суккуба». Изначально я думал, что это какое-нибудь подпольное наименование для секс-рабов, но теперь мое предположение уже не казалось мне таким уж умным. Неужели…

Я даже не воспользовался полотенцем, так меня захватила новая идея. Голый, я побежал мимо стоявшего столбом «суккуба» в комнату, где стоял компьютер. В два клика найдя нужные картинки, я тут же отправил их в печать. Выхватил из принтера еще теплую бумагу и вернулся в коридор.

– Ну, как тебе? – с вызовом спросил я, щитом выставляя перед собой икону с Богоматерью. Не уверен, что создание хоть что-то увидело или услышало. Следующая картинка с католическим крестом тоже не вызвала никакого эффекта. Как и картинка с крестом православным.

Каббалистические символы – тоже ничего. Пентаграмма – даже не шевельнулась. Я даже проткнул ей кожу своей сережкой-гвоздиком из серебра девятьсот двадцать пятой пробы – на коже появилось черное пятнышко – дырка под кожу, которая через секунду заросла. Существо же даже не вздрогнуло. После чего я сделал нечто, о чем не перестаю жалеть.

Размахнувшись изо всех сил, я саданул тыльной стороной ладони по лицу «суккубу». Голова отлетела в зеркало в коридоре, да так, что оно треснуло. На виске создания проступили быстро исчезающие черные пятна. Но она снова повернула свою безликую морду в мою сторону и продолжила слепо упираться в меня несуществующим, но почти ощутимым взглядом. Острый укол вины пронзил меня: что же я за чудовище, за что я так обращаюсь с невинным созданием? Мало ей того, что с ней вытворял клоун, запирая ее в перерывы в подвале? Теперь и я буду обращаться с ней, как с вещью? Ну уж нет. В носу резко защипало, слезы уже катились из глаз. В непривычном для себя порыве я двинулся навстречу несчастной девушке и обнял ее. И это была ее первая осмысленная реакция на происходящее – создание прильнуло ко мне всем телом – температура была не выше комнатной, словно обнимаешь манекен, ее руки начали скользить по моей спине, суккуб закинул приобнял меня ногой, прижавшись бесполым пахом к моему. Разумеется, мое тело не могло не отреагировать. Смутившись, я попытался отстраниться, но она прижалась плотнее, лишив меня возможности пошевелиться. Сладкими ожогами расцветали на моей шее ее странные, неловкие, безъязыкие поцелуи – так сомы обыскивают дно на предмет съестного, а девушка продолжала спускаться ниже, оставляя след из вязкой, густой слюны. Потом она опустилась на колени и… сделала то, что для чего и придуманы суккубы.

Конечно, невозможно сравнить мой первый сексуальный опыт с пресловутой «швейной машинкой». Совершеннейшее устройство за полторы тысячи евро с автоматическим диспенсером, онлайн-настройкой всего, что только можно: индекс сокращений, контроль давления до от нуля до двух с половиной атмосфер, автоподогрев до температуры тела и выше, настройка внутренней текстуры, синхронизация с видео и множество других функций – все это позорно проиграло тому, что я испытал в тот момент.

Демон кошкой свернулся у моих ног, а я искал все что мог об этих созданиях в интернете. К сожалению, все, что мне удалось найти, было в той или иной степени переработкой давно потерявших актуальность средневековых трактатов. Все же более-менее похожее внешне не соответствовало сути и являлось на все сто вымыслом: слендермены, дементоры и прочие выдумки режиссеров и писателей. Чтобы найти ответы на вопросы, нужно копать глубже.

Но сначала… Я потянулся к своей кошечке, и та, ласково урча, снова прильнула губами к моему бедру, медленно двигаясь выше. На этот раз я поставил рядом с ней обогреватель, поэтому температура почти не мешала. Наверное, это было жутковатое зрелище – смотреть, как часть моего тела полностью исчезает в беззубой пасти некоего чудовища, но наслаждение, следовавшее за этим, заставляло глаза закрываться, а разум погружался в приятную негу.

Когда та закончила, вытерев губы тыльной стороной ладони – ну точь-в-точь кошка, я снова сел за компьютер и крепко задумался. Оставить ее у себя я не могу, следовательно… стоп, а почему это не могу? Не похоже, чтобы ей требовались прогулки, как, впрочем, и мне. Дверь в мою квартиру могла не открываться годами, если бы я захотел. Если приучиться запирать комнату, в которой находится кошка, чтобы та не убежала, то мне вполне удастся жить с этим дружелюбным созданием. Лучше, чем домашний питомец. Лучше, чем друг. Лучше, чем девушка. Лучше, чем человек.

День за днем проходили, будто в сладкой неге. За те два дня, что я был занят той странной историей с видео, поднакопилось заказов, и теперь я в спешке старался их выполнить. Моя девушка либо лежала в ногах, либо бесцельно шаталась по квартире, периодически врезаясь в предметы. Сперва я дергался от звуков ударов и падающих предметов, потом попривык. В очередной раз я удивился своему везению – разве мог бы человек с иным складом сознания жить с наглухо закрытыми окнами круглые сутки? Кто угодно уже сошел бы с ума, но не я.

После недавнего "приобретения" счета мои заметно опустели, и я стал брать больше заказов. Щелкая текст за текстом, я снова впал в ту привычную кататонию, когда становится безразлично время суток, число на календаре и происходящее в мире. Жизнь вернулась в привычное русло: снова еда, оставляемая за порогом курьерами, снова какие-то пустословные треды и беспорядочный, безрежимный сон. Только теперь в сердце моем где-то глубоко гнездилась бесконечная радость. Радость от наконец прекратившегося одиночества, но не ценой назойливого общества.

Моя девушка была весьма неприхотлива, как в уходе, так и в общении. Ни вода, ни еда ей нужна не была. Проведя с ней несколько дней, я пришел к выводу, что ее рацион составляют исключительно протеины, которые она добывает из меня. Пообщавшись со мной таким образом, она либо по-кошачьи укладывалась у меня в ногах, мурлыкая и урча, либо просто становилась где-нибудь безмолвной статуей. Сон ей, судя по всему, также не был нужен. Встав в угол, она могла так простоять сколько угодно времени, пока не «проголодается». Тем не менее, я брал ее с собой в постель. Теперь я засыпал с улыбкой на лице, обнимая свою женщину, прижимаясь к ней всем телом, ощущая тепло…

«Стоп, какое тепло?» – в первый раз удивился я, позже здраво рассудив, что бедняжка, похоже, просто замерзла в багажнике клоуна. Кстати, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что анатомией манекена моя девушка все же не обладает – между ягодицами я обнаружил нечто, похожее на… наверное, вернее всего будет назвать это клоакой, раз оно объединяло функции как влагалища, так и анального отверстия. Впрочем, за испражнением я свою подругу так ни разу и не застал, хотя, как можно понять, не расставались мы с ней ни на секунду.

Со временем я стал привыкать к ее… нечеловеческому облику. Тем более, что я, кажется, нашел способ решить эту проблему. Почти сутки я просидел на сайте-аутлете и набрал одежды на несколько сотен евро. Там было все – парики разных цветов, обувь , футболки, юбочки, нижнее белье, корсеты, чулки, подвязки и многое-многое другое. Когда мне доставили две большие, размером со старый телевизор, коробки, я еле втащил их в квартиру. Закрыв входную дверь, я выпустил из комнаты Алису и с видом мецената пригласительным жестом указал на коробки. Алиса не среагировала – ну, конечно, глупенькая, все-то тебе надо сначала показать. Жестом фокусника я достал первым делом из коробки платиновый парик, оформленный под каре. Нахлобучив ей парик на голову, я стал копаться дальше. Отложив корсет на потом, – уж больно замороченным он мне показался – я вынул черную комбинацию и чулки. Предложил примерить, и Алиса согласилась. Немало усилий у меня отняли чулки – и как только девушки с этим справляются? Надев на нее черные кружевные трусики, я в шутку оттянул резинку, и та хлопнула по нежной розовой коже, Алиса хихикнула в ответ.

На каблуках ей предстояло только научиться ходить. Стоя на стриптизерских туфлях, Алиса неловко шаталась из стороны в сторону, словно тонкая береза под сильным ветром. И – последний штрих – кружевная полумаска. К задней стороне маски была пришита тонкая шелковая лента с изображенными на ней томно прикрытыми глазами.

Не удержавшись, я поцеловал свою красавицу, та игриво укусила меня за губу, после чего – ну совершенно как зверек – лизнула меня в лицо. Рассмеявшись, я закружил ее на руках.

Алиса постоянно упрашивала меня заняться с ней обычным сексом, как делают все нормальные пары. Теперь вместо того, чтобы сразу приступить к «питанию», она время от времени становилась на четвереньки, по-кошачьи выгибаясь, виляя задницей перед самым моим лицом, прижималась к гениталиям, многократно пыталась усесться на меня сверху, но каждый раз что-то шло не так. Какой-то внутренний блок не позволял мне делать это с ней, как предусмотрено природой.

Алиса – очень чуткая и скромная девушка, никогда она меня в этом не укоряла, лишь, вытирая губы после, очень внимательно и даже будто недовольно смотрела на меня. Вскоре, она сама научилась пользоваться одеждой и подбирала ее куда лучше меня, за счет чего выглядела гораздо сексуальнее, чем я мог представить в самых смелых фантазиях, и мне было все сложнее сопротивляться ее провокациям.

В конце концов я сдался. Я отдыхал после работы и смотрел «Американскую историю ужасов», когда она зашла в комнату. На ней был какой-то незнакомый парик из русых волос, спортивная маечка, кроссовки и черные лосины. Она так напоминала девочку из той физкультурной подсобки, что даже на секунду мне показалось, будто Алиса стала худее и ниже ростом. Робкими шагами, будто взволнованная школьница, она подошла ко мне и виновато склонила голову.

Повинуясь какому-то внутреннему, подсознательному паттерну, я запустил руку ей в трусики. Там было горячо и влажно. Медленно, словно разыгрываясь, я стал проходиться пальцами по фортепиано ее нервных окончаний. Алиса, чертовка, не издавала ни звука, лишь тяжело дышала, закусив губу так сильно, что по подбородку стекла струйка крови…

Сдерживать себя я больше не мог, и, вскочив с дивана, я повалил ее на пол. Девушка не сопротивлялась, но и никак не реагировала на мои действия, словно читая мои мысли. Она лежала на полу – такая покорная, с этими по-детски торчащими ключицами – и ожидала своей участи. В два движения я порвал лосины по шву, и в ответ мне раздался вздох страха и восхищения.

Не понимаю, как можно было совместить такую страсть и безразличие, изнасилование и желание, но Алисе это удалось. Моя девочка умело управлялась как с моими эмоциями, так и со своим телом, так что я кончил почти сразу. Я попытался встать, но она удержала меня бедрами и прошептала на ухо «Еще!». И было еще.

Теперь, когда этот дурацкий внутренний блок был разрушен, «еще» повторялось по несколько раз в день. Откуда у нее только силы берутся? Вот уже в моей продуктовой корзине стали появляться сметана, орехи и спаржа, а Алиса хотела все больше и больше.

Со временем я заметил, что Алиса раздалась в бедрах и грудь была уже не такая плоская как раньше. Я в шутку предположил, что ей стоит заняться спортом, в ответ она шутливо стукнула меня подушкой. Больше мы к теме не возвращались. Все чаще и чаще Алиса просила, чтобы я взял ее сзади, или мы снова обходились оральным сексом. Неожиданно, я обнаружил, что у Алисы растет живот – и немаленький, дело тут явно не в шоколадках, тем более никогда не замечал в ней интереса к сладкому. Живот рос по тому самому типу, когда через несколько месяцев вас становится трое. Внутри меня бушевала сметающая все на своем пути буря страха. Неужели мы не предохранялись? И если да – то почему? А главное – как мы собираемся растить ребенка в ЭТОЙ квартире? Почему она не сказала мне, что беременна, раньше, когда с этим можно было что-то сделать? Неужели наше прекрасное сосуществование теперь закончится?

Появится кто-то третий, кто-то требующий ее любви и заботы, которая раньше вся доставалась мне. Появится одно из этих гадящих, кричащих, бесполезных созданий, за которое я должен буду нести ответственность. Алиса в такие моменты будто чувствовала, что меня гложет, и делала все, чтобы я забыл о своих проблемах, оставляя меня обессиленным и счастливым, с мыслью о том, что даже новорожденный младенец не сможет отобрать счастье у двух родственных душ.

Странно, раньше беременные меня совсем не привлекали, но, когда твоя любимая женщина вынашивает твое семя, странным образом проникаешься симпатией и к неестественно раздутому животу, и к набухшей, испещренной дорожками вен, груди и даже к некоторым неудобствам в постели – в конце концов это же мой ребенок и моя женщина.

Шли месяцы, моя возлюбленная начинала вести себя еще тише обычного. В сексе она становилась пассивной – не могу сказать, что мне это не нравилось, но изменения в поведении не заметить было невозможно.

Алиса постоянно выключала свет, заходя в комнаты, и, оказываясь в полной темноте нашей берлоги, словно этого было недостаточно, специально забиралась в самые темные углы комнат – под подоконником, за диваном и даже под кроватью.

Я старался не досаждать ей вопросами – о закидонах беременных дам я был наслышан, спасибо интернету и рассказам родственников. Все меньше и меньше она желала перемещаться: засев где-нибудь в уголке, Алиса просто сидела и молчала, но вид у нее был не грустный, и я не беспокоился.

Со временем причина такого поведения стала мне ясна: Алиса готовилась рожать. Разумеется, я попытался пристроить ее в госпиталь, но моя девушка категорически отказалась и сказала, что будет рожать дома в ванной. Я честно попытался отговорить ее, но моя малышка умела настоять на своем – к счастью, пользуясь этим своим талантом очень редко, в основном предоставляя все решения мне, даже не поучаствовав, например, в выборе детской кроватки.

В один прекрасный день или ночь – без понятия, да это и не важно, Алиса уж очень сильно задержалась в ванной комнате. Почувствовав неладное, я отпер дверь ванной ножом с внешней стороны и зашел – она уже лежала в ванне с раздвинутыми ногами, глаза мне кольнула смутно знакомая татуировка в виде бабочки на внутренней стороне бедра, вызвав какие-то тревожные воспоминания. Лобок, покрытый жесткими, русыми волосами блестел от пота, как и лицо и грудь моей женщины. Но больше всего поражал живот – огромный, больше самой Алисы, он бурлил и шевелился, будто какое-то отдельное существо.

Выйдя из кратковременного ступора, я тут же бросился к ней, стал спрашивать, что я могу сделать, чем могу помочь, но она лишь ласково попросила держать ее за руку. Я сел рядом с ванной на опущенную крышку унитаза и стал ждать, когда плод нашей любви наконец-то соизволит появиться на свет. Долго ждать не пришлось. Алису изогнуло жуткой судорогой, это напоминало странный, дерганый танец: изогнув голову чуть ли не на сто восемьдесят градусов, моя возлюбленная встала мостиком, дугой изогнув конечности, потом – каким-то непостижимым образом, не переворачиваясь, оказалась на четвереньках. На секунду – но только на секунду – мне показалось, будто на ее руке пропали ногти, а с лица исчез нос. Я был наслышан о том, какие боли приходилось испытывать женщинам при родах, поэтому списал все на титанические усилия, которые ей приходилось предпринимать, чтобы не закричать и на свои нервы.

Но моя ласковая кошечка держалась молодцом – даже ни разу не всхлипнула, пока ребенок медленно, сантиметр за сантиметром растягивал ее изнутри, прорывая себе путь наружу. «Не смотри!» – приказала она, и я подчинился. Ее рука ловкой змейкой заползла мне в трусы. Вот развратница! Даже сейчас ей хватало сил и желания думать о таком. Ее рука задвигалась быстрее, а тем временем что-то происходило там, сзади. По бедрам ее потекла слизь, и вот что-то шлепнулось в ванную. Я было собрался встать, но Алиса припечатала меня неожиданно тяжелым толчком: «Еще не все!». Я все же пытался рассмотреть, что происходит там, за ее животом и бедрами, ощущая некую неправильность происходящего – разве оттуда появляются дети? Поймав мой взгляд, Алиса загородила мне обзор, присосавшись к моим губам. Пока мы целовались, я почти ощущал языком и губами, как сокращаются мышцы ее тела, выталкивая новую жизнь наружу. Вот еще один шлепок. Неужели двойня? Но нет, сокращения продолжались, а поцелуй не заканчивался… вот, еще и еще… Обессиленный и опустошенный, я пулей вылетел из ванной, как только Алиса перестала обращать на меня внимание, занявшись чем-то розовым и живым там, за ее спиной.

Через полчаса Алиса с заметно похудевшим животом – теперь он снова был словно приклеен к позвоночнику – принесла в комнату большую бельевую корзину с одеялом, постеленным на дно. Заглянув в корзину, я обомлел. То, что там находилось, было совершенно непохоже на детей, хотя я чувствовал всем своим естеством, что это мои дети.

Маленькие бледные комочки – пятнадцать, двадцать, не меньше – копошились на дне корзины в абсолютной тишине. Короткие лапки, маленькие, смешные, почти щенячьи мордочки и круглое мягкое пузико, из которого эти создания, по сути, и состояли. В какой-то момент меня охватило ощущение гадливости – как можно было без содрогания смотреть на этих серых, бесформенных созданий, больше всего напоминавших опарышей? Но я тут же устыдился своей мысли: как так можно – это же мои дети. Алиса, истолковав мое замешательство по-своему, просто вынула одного из этих гадких, влажно блестящих щенков и поднесла к моему лицу. Совершенно инстинктивно я взял создание на руки, и сердце мое тут же наполнилось нежностью и любовью к маленькому беззащитному существу. Оно неловко тыкалось мне в грудь, явно ища пропитания. С трудом преодолев нежелание расставаться с моим дорогим чадом, я все же передал голодного ребенка матери. Та, не задавая вопросов, зная все ответы наперед благодаря материнскому инстинкту, уже освободила грудь из шелкового пеньюара и вложила черный… почему такой черный… сосок в рот странному созд... нашему ребенку, и тот довольно зачмокал.

Я невольно залюбовался открывшейся мне картиной – будь я художником, уже сел был писать Мадонну с натуры. Картина была одновременно немного отталкивающая, но при этом завораживающая. Благочестивая и эротичная одновременно. Наполненный счастьем, я лег ей на бедра, загородив рукой так беспокоящую меня татуировку, и стал смотреть, как она кормит наших детей, одного за другим. Семейная идиллия.

Через несколько месяцев раздался звонок в дверь. Осторожно переступая через детей, которые теперь и размером и формой больше напоминали тюленей, чем щенков, я пробирался в коридор. Чавкающие и сопящие, они неловко переползали с места на место, вовсе не облегчая мне перемещение по комнате. Один вдруг схватил меня за ногу и потянул ее в пасть. Я прикрикнул на Максима, но тот продолжал глодать мое ногу слюнявыми деснами.

– Максим, отпусти папу! – раздался голос Алисы откуда-то из угла комнаты, и мальчик недовольно выпустил мою ногу из круглой пасти, обиженно отползая. Я было собрался идти, но моя кошечка окликнула меня:

– Милый?

Я повернулся на голос, пытаясь разглядеть хоть что-то в почти непроглядной темноте – Алиса попросила переставить рабочий компьютер на кухню, мол, детям вреден лишний свет. К счастью, я уже весьма сносно научился видеть в темноте, и, как следует сконцентрировавшись, я смог узреть вот что: на матрасе, на полу, под самым подоконником, подальше от двери, сидела моя кошечка, абсолютно голая, а всю ее облепили дети. Двое сосали грудь, развалившись по бокам тяжелыми тюками, остальные валялись на полу. К своему удивлению, я увидел, что некоторые из наших детей – Андре, Пенни и Розария – выглядели как-то странно. Дети совсем не шевелились и были покрыты какой-то твердой матовой коркой – для стороннего наблюдателя это показалось бы какими-то чудными саркофагами или коконами. Но, Алиса, похоже, тоже их видела и не беспокоилась. Я мысленно пожал плечами – матери лучше знать.

– Милый, – продолжила она. – Дети подрастают. Розария уже совсем скоро вылупится – девочки всегда вырастают раньше. Грудное вскармливание ей больше не подойдет.

– Мы что-нибудь придумаем, дорогая, не волнуйся. Я неплохо зарабатываю в последнее время. Уверен, у нас получится прокормить их всех.

Алиса благодарно кивнула, насколько я мог судить при таком освещении. Закрыв дверь в комнату, я постарался унять какое-то глубочайшее ощущение внутреннего восторга. Ощущать себя чьей—то опорой, кормильцем, чьей-то каменной стеной – это дорогого стоит. Для своей семьи я сделаю что угодно. Посмотрев в глазок, я оглядел подъезд – пусто, как и должно быть.

Только на полу стояла громадная коробка – детская кроватка. Прекрасно, очень вовремя. Никогда больше не буду связываться с немецкими мебельными магазинами. Сколько я ее ждал – месяц, два? Без разницы, теперь придется отправлять обратно. Еще раз убедившись, что курьер ушел, я открыл дверь и начал втаскивать коробку в квартиру. Та была неправдоподобно тяжелой, будто там не кровать, а целый сейф или еще что потяжелее. Внутри все ходило ходуном и шаталось, я мысленно отругал упаковщиков на все возможные лады. Наверняка теперь еще и содержимое повреждено – ну, пусть только попробуют не вернуть мне деньги.

Неожиданно створки коробки распахнулись, и, словно классический Jack-in-the-Box, на меня прыгнул клоун. Сильные руки прижали меня к засаленному давно нестиранному жабо, и я получил укол в шею. В каком-то странном дежавю, снова падая на полу коридора, последним, что я ощутил, был запах нездорового застарелого пота и громкое, злое «Kurva!»

Медленно, будто по капле, сознание возвращалось ко мне. Я было открыл глаза, но тут же зажмурился – какой яркий свет! Вот уже много месяцев я не трогал кнопок выключателя, и теперь обычная люстра слепила ярче солнца. Я хотел встать и выключить свет, но тело не слушалось. Напрягшись, я еще раз попытался встать, но осознал, что мешает мне вовсе не слабость, а крепкие ремни на подлокотниках и ножках стула, которыми я был крепко зафиксирован в сидячем положении. В глазах плясали блики, но видел я не их, а те зернистые кадры из прошлой жизни: как беднягу закармливают какой-то дрянью из тазика, как девушке ломают череп хозяйственным мешком и шваброй.

В горле встал ком, дрожь началась в коленях и перекинулась на все тело. Глаза понемногу привыкали к свету, и я испытал кратковременнное облегчение, поняв, что все еще нахожусь у себя дома, на своей кухне, а не той жуткой желтой комнате с люком посередине, из которого вылезало то жуткое существо…

Облегчение сменилось волной ужаса, когда я узнал человека, сидевшего передо мной. Он сильно изменился с последней нашей встречи, но я не мог не узнать этот глумливый взгляд, это обвисшее брюхо и ужасный костюм, теперь болтавшийся мешком на теле того, которого я раньше называл толстяком. Теперь даже клоунский грим не мог скрыть страшных синяков под глазами, нездоровой желтизны кожи, даже белок глаз казался желтоватым, весь изрезанный трещинами лопнувших сосудов. Клоун сидел на стуле напротив меня и трясущимися руками распаковывал какую-то коробку. Глаза же его неотрывно смотрели на меня, или, скорее, надо мной. Поймав мой взгляд, он что-то хрипло прокаркал по-чешски. И тут я понял, что за моей спиной кто-то стоит. Тяжелые руки легли мне на плечи. Я хотел закричать, но издал только сиплый писк.

– Вижу, вы пришли в себя. Пожалуйста, не надрывайте связки, а то можете совсем онеметь. Я лишь ввел препарат, временно лишивший вас голоса. Считайте, что просто сильно простудились. Мы не хотели оскорблять вас кляпом во рту или куском скотча, как в плохих фильмах ужасов. Если не будете нарушать мое указание, голос вернется менее, чем через двое суток. Мы достаточно долго следим за вами, так что, полагаю, это временное обстоятельство не обернется для вас большими неудобствами.

Голос говорившего был мягок и приятен, он успокаивал, английский его был безупречен, хотя и чувствовался легкий восточноевропейский акцент, тихий бас заставлял мышцы расслабиться, с владельцем голоса хотелось поговорить, но жуткая пародия на человека в клоунском костюме не давали мне возможности забыть, в какую беду я попал.

– Что вы… – с трудом выдавил я из себя, но голос за спиной перебил меня, предугадав мой вопрос.

– Вы, должно быть, испытываете справедливый интерес, что делают двое неизвестных у вас дома, и почему вы… ммм… зафиксированы. Я постараюсь объяснить вам все последовательно, чтобы у вас не создалось ложного впечатления ни о происходящем, ни о наших намерениях.

Иглой в мозгу зудела одна важная мысль. Оформившись, она зазвонила во все внутренние колокола, дергала все рубильники.

– Алиса, Алиса, беги! – сипел я на пределе сил, и сам слышал себя с трудом. В отчаянии я стал раскачиваться, стараясь произвести больше шума, стуча ножками стула по кафельному полу. Сильные руки прижали меня к спинке, больно сдавив ключицы.

– Вы неблагоразумно себя ведете, молодой человек. Если вдруг вы действительно останетесь немым, то знайте: это полностью Ваша вина.

Под давлением говорившего я сдался. Бескостным мешком я повис на стуле и приготовился к худшему. Тем временем, клоун справился с картоном и пластиком, вытащив из коробки блендер.

– Вулко, включи в розетку, проверь. Я лучше сейчас за новым сбегаю, чем как раньше, по старинке…

Я слышал, как человека за моей спиной как будто передернуло.

– Извиняюсь. Итак, вернемся к нашему вопросу. Начну я, пожалуй, издалека, чтобы вы осознали всю важность вопроса. Если вы вдруг потеряете нить диалога, поднимите руку, я остановлюсь и вы сможете задать вопрос. Как в школе. Итак, начнем. Как человек образованный, да-да, я знаю, что вы получили высшее образование, вы должны были заметить определенную тенденцию в формировании дохристианских культов. Во главе всего темного, инфернального и потустороннего в большей части подобных верований фигурировала женская фигура, этакая Мать Кошмаров, что изрыгает неисчислимые орды чудовищ и напастей в наш мир – Ехидна у древних греков, Мара у славян, Лилит у ранних семитов, Тиамат у шумеров, Ангрбода у скандинавов, Кали у индусов… В общем-то, список можно продолжать бесконечно долго. То, к чему я сейчас веду: в каждой дохристианской культуре существовала своя Мать Всех Чудовищ. Как вы понимаете, это не может быть простым совпадением. Современные антропологические исследования, правда, склонные обвинять в формировании подобной фигуры повсеместный мужской шовинизм. Здесь можно было бы согласиться, если, конечно, не учитывать тот факт, что ровно такие же верования бытовали и в матриархальных общинах. Итак, краткий исторический экскурс завершен, приступим ко второй, более сложной части.

Неожиданно тихую и успокаивающую речь насмешливым визгом прервал включившийся блендер.

– Вулко, – с обвинением в голосе воскликнул мужчина за моей спиной, – я не просил его включать на полную мощность. Лампочка горит – значит работает, что тут непонятного?

– А хуй ли ты с ним рассусоливаешь? – грубо прокашлял Вулко на чистом русском.

– Во-первых, воздержись, пожалуйста, от грубых выражений, мы не в порту, во-вторых, хочешь что-то сказать – говори на языке, который поймет и хозяин дома.

– Я понимаю, – просипел я.

– О, так ты говоришь по-русски? – радостно осведомился голос. – Ух, ну и заставил ты меня понервничать, а я-то стою, мучаюсь, как бы не ударить в грязь лицом перед переводчиком. Я продолжу, с твоего позволения?

– Его, блядь, забыть спросили, – бушевал Вулко, – пусть сидит и слушает, сучонок озабоченный. Я кому сказал – только в рот, сука, только в рот!

– Вулко, успокойся, я тебе напомню, что не он один стал жертвой ее чар. Мы все через это прошли. А теперь, если ты не против, позволь мне подготовить молодого человека к тому, что последует дальше.

Пожав торчащими, словно оглобли, плечами, клоун встал в углу кухни и закурил. Я запоздало подумал, что надо было открыть окно – все-таки в квартире дети. Сам я давно бросил курить.

– В общем-то, мой эмоциональный друг прав. Действительно, вступать в полноценный половой контакт с этой… особой было, как минимум, неразумно. Понимаю, что информации вам не хватало и…

– До хуя у него было информации. Вагон и маленькая тележка. Если он додумался, как мне позвонить, то уж до остального можно было докумекать. Но нет, он не башкой, он головкой думал. Девственник, блядь, недоделанный.

– Это правда? – поинтересовался голос за моей спиной, – у вас действительно до нее не было женщин?

Я покивал. Какая разница? Вряд ли будет хуже. Лишь бы они не тронули детей и Алису.

– Что же, это многое объясняет. Кого вы начали видеть? Кого-нибудь из детства? Или из кино?

Бред какой-то, что он вообще несет? Впрочем, если подумать…

– Эй, дрочила, как ты ее называешь? – бесцеремонно бросил Вулко.

– Ее имя – Алиса.

Клоун хохотнул, закашлялся, потом спросил:

– Дисней или Союзмультфильм?

– Что? – переспросил я, уже понимая, что гадкий паяц имеет ввиду. Потом ответил:

– Ни то, ни другое. «Алиса Американа Макги». Компьютерная игра.

– Поколение пидарасов, блядь, на кого мы вообще Землю оставляем, а, скажи мне, Фрейд хренов? Вот ты стоишь ему, о высоких материях втираешь, он тем временем притворяется, что слушает, а сам сидит и ждет, чтобы от него все отъебались, чтобы пойти и сунуть письку в эту тварь, а потом по клавишам стучать. И так, сука, круглые сутки. Все, приятель, кончилась лафа. Забираем мы игрушку твою, раз ты играть не умеешь. Глядишь еще бабу себе нормальную найдешь, спасибо потом скажешь дяде клоуну.

За моей спиной раздался тяжелый вздох, после чего «хренов Фрейд» продолжил свою спокойную речь.

– Простите моего горячего балканского друга, он склонен драматизировать, а теперь из-за болезни стал и вовсе невыносим. Не слушайте его, вы хороший, сострадательный и ответственный человек, иначе никогда бы не сообщили Вулко свой адрес, особенно после того, что видели. Вы прошли нашу проверку, и это доказывает лишь одно: вы один из самых достойных людей, каких мне приходилось встречать, – при этих словах руки принялись успокаивающе поглаживать меня по плечам, – и сейчас Вам предстоит самое сложное испытание, но вы справитесь, потому что вы достойный человек и мы с Вулко не зря выбрали Вас. Я постараюсь выложить все максимально ясно, пока наш торопливый друг не сорвался на нас обоих. Так получилось, что вы спите с чужой женой. С первой женой Адама, и, судя по всему, она дала потомство. И, я вас уверяю, вы не хотели бы увидеть, что случится, когда дети вырастут. Поэтому сейчас вам предстоит сделать то, через что уже прошел каждый из нас и я, как отец, понимаю ваши чувства и безмерно сочувствую Вам, но уже ничего не могу с этим поделать. Теперь все зависит только от вас. Вулко?

К моему ужасу, клоун, потушив сигарету об стол, хозяйской походкой направился в сторону комнаты, где сейчас была моя возлюбленная и наши дети. Откинув шпингалет, Вулко шагнул внутрь и посветил фонариком. Раздался возглас:

– Ох ебать они выросли! Андрей, мы здесь недели на три, не меньше.

Я покрылся холодным потом. Три недели? Что они собираются здесь делать три недели? И тем более, что они собираются делать с Алисой?

– Ты погляди чего он удумал, ой умора…

Посмеиваясь, клоун выволок Алису из комнаты. Та шла неловко, но не упиралась и молчала, точно в шоке. Ужас сковал Алису, ее движения были деревянными, она то и дело задевала то банкетку, то угол.

– Ты погляди, ой, не могу, подожди, где тут мой… Вулко задыхался от смеха, потом начал кашлять, копошась в складках клоунского костюма. Достав, наконец, кислородную маску, он с облегчением задышал в нее. Секунд через тридцать, убрав маску, он снова стал хохотать, будто снял смех с паузы.

– Ты посмотри – маска с глазами, парик и… это вообще что-то невероятное, ой, мне сейчас опять плохо станет – лобковые волосы, накладные! Где только купил, непонятно. Чего только не найдешь на этих ваших алиэкспрессах!

В голосе за моей спиной, наоборот, послышалось огорчение:

– Ну что же вы так оплошали… слишком вы ее очеловечивали, конечно, она взяла вас под контроль. Вы хоть помните, как она на самом деле выглядит? Показать?

Перед моими глазами появился телефон с открытой на нем фотографией. На фото было изображено истощенное существо, лишенное половых признаков, без лица и с неестественной воронкой вместо рта.

– Я понимаю, она умеет соблазнять, но есть же… альтернативные пути. Впрочем, мы здесь не для того, чтобы вас отчитывать. Мы здесь, чтобы исправить ваши ошибки.

И человек вышел из-за спины, подойдя к Алисе и опершись на нее плечом. Медленно, словно из разрозненных фрагментов, память медленно собирала образ человека, которого я узнал во владельце приятного успокаивающего голоса. Та же болезненная худоба, кожа немного подтянулась, но здоровее он выглядеть не стал. Мужчина был гораздо старше, и все же я узнал то плачущее лицо с видео, где клоун кормил несчастного пленника каким-то жидким дерьмом. Все вместе они представляли собой гротескную картину – клоун с кислородной маской; моя Алиса, голая, застывшая в неестественной позе, сверлила невидящими глазами стену за моей спиной; и «хренов Фрейд», похожий на узника концентрационного лагеря.

– Каждый из нас успел побывать отцом. И, если можно так сказать, никто из нас не справился с обязанностями. Ни я, ни Вулко больше не можем позволить себе содержать Мать у себя – я слишком стар, а Вулко умирает от рака. Если это вас утешит, деньги пошли на благое дело – Вулко отдал почти все в фонд борьбы с раковыми заболеваниями. Мы передали вам эстафету, но вы не справились. Отчасти это наша вина, и мы поможем вам.

Вулко со скрипом подвинул ко мне стол и грохнул передо мной так хорошо знакомый эмалированный тазик. Тот был вычищен до блеска, но вызывал во мне глубочайшее отвращение – звенья цепочки стали соединяться, и я начал понимать. В ступоре я воззрился на своих мучителей, Вулко правильно понял выражение лица и откомментировал:

– Да-да, приятель. Их всех придется сожрать тебе одному…

– Видите ли, здесь работает интересный парадокс: эти создания умирают только по принципу «я тебя породил, я тебя и убью». В данном случае под убийством имеется в виду…

Меня вырвало прямо в тазик, немного попало на стол. Эти психи предлагают мне съесть моих собственных детей.

– …поглощение. Учитывая ограниченный объем желудка, этот процесс может затянуться. Воспринимайте это как необходимую процедуру во благо всего…

– Ты не видишь, он на стол струганул! – грубо перебил своего товарища Вулко. – Я иду за воронкой.

С трудом выпрямившись, клоун побрел в сторону входной двери, когда из комнаты с детьми раздался громкий «чмок».

– Какого х…

Закончить он не успел. Вулко исторг хриплый крик, а затем раздались какие-то влажные чвакающие звуки. Вывернув голову, насколько хватило сил, я краем глаза смог усмотреть, как Вулко держится обеими руками за лицо, а из-под его ладоней с чавканьем отрываются куски плоти и исчезают где-то за пределами обзора. Вот глаз натягивает нерв, на котором держится, выплывая из-под ладоней, вот – сразу несколько зубов улетели куда-то в голодную пустоту. Весь Вулко продолжал утекать куда-то в сторону, за дверь комнаты. Его приятель бросился было на подмогу, но в глаз ему вонзилось что-то похожее на паучью лапу и запульсировало. С каждым сокращением жидкости в теле и так суховатого человека оставалось все меньше. Но прежде, чем окончательно покинуть этот мир, он выдавил из себя:

– Сожри их…

Я задергался на стуле. И кто меня теперь развяжет? Алиса, ну конечно же, вот же она моя хорошая, теперь здесь безопасно.

– Милая, сними с меня, пожалуйста ремни. Поскорее!

Сидеть так было очень неуютно. Паучья лапа – или щупальце – убралась, и за спиной я слышал, как остатки тел превращаются в пыль под безразмерным аппетитом моего чада.

– Алиса, дорогая?

Та стояла, будто парализованная, и лишь на ее блестящих красных – или черных – губах играла полубезумная улыбка. Ее рот не шевелился, когда я услышал ласковое мурлыканье:

– Розария вылупилась, милый. Она такая большая, сильная девочка. И такая голодная. Очень голодная.

Спиной я почувствовал присутствие чего-то влажного и холодного.

– Розария, оставь папу! Роза, отстань! Алиса, скажи ей! Роза, нет! Не-е-е-т!