Сладости

Я слышу, как они смеются. Чистый невинный смех в сопровождении звона колокольчиков. Привстав из кресла, я вижу за окном детей. Их четверо. Они идут по моей дорожке, а позади ковыляет бородатый мужчина.

Они одеты по традиции: пират, принцесса, привидение с простыней на голове и клоун. Клоун носит колокольчики на своем шутовском колпаке. Все они улыбаются – красивые молодые улыбки на жирных, уродливых лицах.

Как же я их ненавижу.

Я хватаю миску с конфетами и смотрю на дверь. Жду. Зернистая поверхность двери выглядит как скопление дьявольских лиц, которые пялятся на меня и рычат. Я готов смотреть на них весь день, пока не открою дверь и не увижу маленьких засранцев у себя на крыльце. Но я знаю, что делать.

- Угощение или розыгрыш! – раздается крик.

- Как насчет и того, и другого? – так и хочется им так ответить.
Я немедленно встаю и распахиваю дверь. Клоун, возглавляющий шайку, носит маску. Его настоящая улыбка, наверно, еще отвратительнее. Дырки для глаз сделаны так, что видна только бездушная чернота. Я достаю красный леденец в прозрачном целлофане, и бросаю его в ведерко в форме тыквы.

Красный начинается с К, с нее же начинается Крысиный яд.
Прыщавый маленький пират и привидение под простыней – в этом костюме толстячок похож скорее на дирижабль, выставляют свои ведерки. Дам им обоим по синей.

Синий начинается с С, так же, как и Стрихнин!

Принцесса смотрит на меня с радостью в окруженных тенями гангренозного цвета глазах. Дам ей розовую конфетку.

Розовый начинается с Р, как и Разбитое стекло!

Они разбегаются или, скорее, раскатываются. За ними идет взрослый, он даже не смотрит мне в глаза.

Наслаждайтесь конфетками, детишки. Надеюсь, вы ими подавитесь. Вам же от этого будет лучше.

Я закрываю дверь и слышу, как скрипит стул. За кухонным столом сидит Сэмми с маникюрным набором своей матери, от которого я так и не успел избавиться. Его зад прямо таки свисает с краев стула.

Он самый старший из троих, но и он еще достаточно молод для прогулок в Хэллоуин. Сегодня он сказал сестрам, что хочет остаться дома. Какая разница. У меня и для него конфета найдется.

Пока я сажусь в кресло с миской в руках, он открывает коробочку.
щелк
Он делает себе маникюр. Мой десятилетний сын делает себе маникюр. Я так горжусь. Наверно, я куплю ему платьице.

- Угощение или розыгрыш!

Эту группу я сразу не заметил. Я быстро открываю чертову дверь.
На этот раз их двое, с ними худой мужчина, который выглядит как труп. У него жирные, непричесанные волосы, похоже, он не брился уже две недели. Он стоит на краю крыльца, опустив глаза.

На его детях – из-за масок и жирности не разобрать, мальчики они или девочки, надеты комбинезоны. Один белый, другой черный. Из под них торчат водолазки. На ногах – тенниски, на руках – перчатки, а на головах – кепки с пропеллерами. Оба носят маски в виде кукольных лиц с красными пятнами на щеках.

Они выглядят как Труляля и Траляля в представлении режиссера японских фильмов ужасов.

Дам-ка я им, хм, посмотрим… малиновую.

Малиновый начинается с М, как и Мышьяк!

Они дают мешки своему папаше, он механически берет их в руки и бредет за своим потомством.

Я закрываю дверь.

щелк

Похоже, с одной рукой он закончил. Он даже не замечает, что я за ним наблюдаю. А, может быть, и замечает.

Я думаю о том папаше. О парне, который сдался. Дети его просто извели. Я помогаю таким, как он. Я помогаю всем.

Нашим детям скучно. Оно и понятно, они же дети. Они попросили, чтобы в этот Хэллоуин я сам сделал для них конфеты. Они жирные и ленивые, я дал им посмотреть часть этого процесса. Ну и хорошо: я только и ждал такой возможности.

Мы посмотрели в Интернете, как делать карамельки – на одном из немногих сайтов, куда я мог зайти с нашего заблокированного детьми компьютера – и распечатали рецепт.

Я не мог положить яд в законченный продукт. Пришлось отравить некоторые свежие ингредиенты. Я сумел выбрать время, когда никто из детей точно не смотрел.

щелк

И он закончил.

Поверить не могу, что когда-то я любил его. Всех их. В какой-то момент они изменились, но я не помню, что именно их изменило. В один прекрасный день они пошли в школу, а потом вернулись, или, может быть, они изменились еще с утра. Не помню. Главное – то, что сейчас.
Он кладет пилку для ногтей в сторону. Мой десятилетний сын делает себе маникюр маминым набором для ногтей.

Я скучаю по Мэри. Она умерла… много Хэллоуинов назад. По меньшей мере, пять месяцев назад, если время еще что-то значит. Она пыталась контролировать детей в Хэллоуин, каждый Хэллоуин, за это они и убили её. Теперь, когда её нет, они едят еще больше конфет.

Кажется, мой сын устал от этого. Да и остальные тоже. Поэтому они и попросили сделать конфет. Скука. А я все надеялся, что им скоро надоест Хэллоуин, и они захотят устраивать каждый день Рождество.
По-моему, именно эта мысль укрепила мое желание убить их.
Интересно, может быть, где-нибудь в другом месте они уже перешли на Рождество? Если, все это происходит и в других местах. И если, конечно, еще есть другие места.

Никакого телевидения. Дети каким-то образом заблокировали его вместе с Интернетом.

Когда-то я просыпался от взрывов вдалеке, но это давно уже прекратилось.

- Угощение или розыгрыш!

И снова первым в глаза бросается взрослый. Веселый толстячок. Подручный или марионетка. Все остальные истощали от подачек, которые они раз в неделю находят на пороге. Этому его дети, похоже, дают конфеты. Первому ребенку, переодетому в трансформера, я дал оранжевую карамельку.

Оранжевый начинается с О, как и Отбеливатель!

Его сестру в костюме пони с размазанной по меху грязью я угощу желтенькой.

Желтый начинается с Ж, но я дам тебе цианистый калий, потому что ничего на Ж я не придумал.

Отец пускает слюни, после чего они разворачиваются и уходят. Значит, марионетка. Очевидно, они и на это способны. Просто взглядом выжечь серое вещество. Хотя я думаю, им это не нравится. С нами веселее, когда мы можем соображать.

Вслед за ними приходят Смиты. Я знаком с этой семьей. Мы с ними ни разу друг другу не представлялись, но они были в моем доме не меньше 130 раз, так что я назвал их Смитами. Маленькая толстуха Тина Смит, как я её называю, переодета в привидение с простыней на голове.
Мистер Смит выглядит ужасно. Мертвые глаза. Мокрые мертвые глаза. Он плакал. Где миссис Смит. Она мне нравилась. В ней было что-то от того, кто не смирится со всем этим. Такого, как я.

Я дал Тине конфетку с битым стеклом и увидел, что она носит вовсе не простынь. На простынях не бывает столько швов. А еще на них не бывает бровей и шрамов от кесарева сечения.

Я рад, что с Мэри этого не случилось. Они просто окружили её и смотрели на нее, пока она не перестала дышать.

Напоследок я дал Тине еще четыре конфетки.

Я не успеваю закрыть дверь, как появляется еще одна группа. Во главе стоит мальчишка, одетый в грязный, но дорогой костюм. Своими заплывшими жиром пальцами он держит ручку красной тележки с картонной коробкой, грубо разрисованной под гроб.

Он подтаскивает тележку к крыльцу. Двое других мальчишек, изображающих похоронную процессию, стоят в стороне.

Я даю ему три конфеты, по одной для каждого.

- Еще одну? – спрашивает он. – Для папы?
Он подходит к коробке. К гробу.
- Конечно, - спокойно отвечаю я и даю ему еще одну.
- Спасибо.

Он весело спускается вниз, раздает конфеты своим подручным, которые раскидывают их по мешкам. Гробовщик занимает свое место перед тележкой, которая, как я вижу, полна конфет. Потом он делает жест одному из подручных.

Мальчик поднимает крышку гроба, но так чтобы я не видел, что внутри.
- Вот тебе, папа! – говорит могильщик с веселой улыбкой и бросает внутрь конфету.
Ящик немного колышется, раздается стон, и крышку снова закрывают. Могильщик одевает свой цилиндр, и трио убирается с моей дорожки.
Интересно, что они с ним сделали.

Та коробка была не больше метра.

Прошел час, и у меня закончились конфеты, осталось только три для моих детей. Они желтые – я хочу быть уверен. Я волнуюсь так, что хочется поскорее лечь спать и наутро убедиться, что с ними покончено. Иногда дети ложатся спать так поздно. Я помню, прошлая ночь длилась неделю, и только потом снова взошло солнце.

Я встаю из кресла и прохожу мимо сына, который любуется своими ногтями. Я не обращаю на него внимание. Потом я застываю на месте, увидев на дорожке моих девочек. Я не очень хочу быть с ними в одной комнате. Одна из них – фея, которая, согласно законам аэродинамики, не оторвалась бы от земли ни на дюйм. Другая одета в одно из любимых платьев её матери, растянутое и порванное, чтобы подходило к её фигуре. Она сказала, что переоделась под невесту-зомби, и при этом громко смеялась.

Они заходят, о чем-то болтая. Их мешки переполнены. К утру они все равно опустеют. Не говоря ни слова, они выходят в середину комнаты и вываливают свою добычу. После этого они обычно спрашивают, не осталось ли у меня чего-нибудь для них. Я уже сжимаю желтые конфеты.
Но они ничего не говорят. Они начинают сортировать свои конфеты. Моя жуткая феечка вынимает отдельный мешочек из большого мешка и высыпает все наружу. Красная, синяя, розовая, малиновая, оранжевая, желтая. Завернутые в прозрачный целлофан. Их много.

Они все здесь.

О, нет. О, нет.

Я ошибся. Как я ошибся.

Девочки смотрят на меня с невинными улыбками.

Дети – глупые детишки – распределили еду для всего города?

Я чувствую боль в руке и оборачиваюсь. В нее вцепился мой сын. Он заточил свои ногти в острые когти.

Чем бы они ни были, это не дети. Они никогда не соскучатся.

Моя голова невольно поворачивается, и я смотрю прямо в глаза одной из девочек.

Они просто придумают себе новые игры.

- Папа, иди сюда, помоги нам есть наши конфеты! – говорит моя фея, держа в руках розовую конфету.

Я хочу закричать, но мои ноги идут сами по себе.