Спасибо за это, спасибо за то

«Спасибо за это, спасибо за то,
Есть мало столь милых и добрых котов».

Дарлин Крэнц не была поэтом. Песенка просто возникла у нее в голове, да так там и осталась. И певицей она тоже не была, единственная ее попытка петь в хоре закончилась полным фиаско, но свою кошачью песенку она пела всякий раз, когда Джабел приносила ей подарок. Никто, кроме Джабел, ее не слышал, так что какое песенка могла иметь значение в бесконечном здании бытия?

Большую часть своего времени Дарлин проводила, занимаясь всякими мелочами по дому. Подобное одиночество стало ее убежищем в бурном и полном эмоциональных травм внешнем мире. Ее собственный тихий городок превратился в поле боя. Когда заходило солнце и вставала луна, особое тяготение ночного светила словно поднимало из сточных канав всевозможную грязь. Уже небезопасно выходить после наступления сумерек. Это было одной из причин, почему она завела кошку. Ей нужна была живая душа в этой ее самодостаточной вселенной.

Дарение подарков началось, когда Джабел была еще котенком размером не больше блюдца. Покувыркавшись в траве, она являлась домой с листиком или сучком, а иногда и с жирным червяком или слизняком и все это клала к ногам Дарлин. Дарлин этот жест был понятен. Она всегда поднимала особый шум из-за добычи Джабел, делая вид, что это — что бы оно ни было — настоящее сокровище, потом ждала, пока Джабел, позабыв о подарке, не скроется из виду, и лишь тогда выбрасывала его в пакет с мусором. Вот тогда-то к ней и пришла кошачья песенка — вскоре после того, как Дарлин выбрала Джабел в зоомагазине, еще до того, как киска получила имя.

«Спасибо за это, спасибо за то,
Есть мало столь милых и добрых котов».

Пропев песенку и изображая небывалую радость, Дарлин устраивала Джабел праздник, предлагая подарок в обмен на дар, обычно это было какое-нибудь лакомство или новая игрушка из универмага за углом. Тогда Джабел переворачивалась на спину и просила, чтобы ей почесали брюшко. Дарлин знала, что есть люди, считающие кошек холодными и безразличными, гордыми и высокомерными, неспособными на истинные чувства. Хотелось бы ей, чтобы эти глупые критиканы поглядели в глаза Джабел, когда разыгрывался этот их маленький ритуал.

Джабел быстро росла. Она стала довольно большой кошкой: хороших пропорций, черной как ночь и с белым пятном, которое сидело у нее на макушке будто шапочка. Джабел была самой обычной кошкой, деловым и серьезным потомком подзаборных котов и кошек, не претенденткой на какой-то там титул, но с особой, одной ей присущей красой. И она действительно была милой и доброй кошкой, идеальным животным для Дарлин, которая жила на небольшое наследство, а чтобы сводить концы с концами, обрезала купоны для рекламы в супермаркете и отказывалась от таких искушений, как кабельное телевидение.

Дарлин наблюдала за ужимками Джабел, делая вид, что занята, ожидая, когда кошка потянется и выгнет спину. Она думала, что в эти мгновения Джабел похожа на живой готический собор, великолепную архитектурную дань любящему, но со скверным характером богу. Даже моцион Джабел походил на ритуал подношения.

«Спасибо за это, спасибо за то,
Есть мало столь милых и добрых котов».

По мере того, как Джабел взрослела, менялись ее дары. Более невинные подарки сменились мышками и даже мелкими птицами. Разумеется, охота — у зверя в крови, а ни в коем случае не признак особой жестокости или злобы. Дарлин принимала дары с мягким порицанием, пытаясь донести до Джабел, что мертвые грызуны и воробьи не самые дорогие ее сердцу трофеи. Но Дарлин неизменно отдавала должное жесту и награждала намерение. Вытирая кровь и перья с озадаченной мордочки кошки, она пела свою кошачью песенку.

От новых сюрпризов Джабел не всегда легко было избавиться. Особенно если учесть, что умная кошка начала следить за Дарлин после того, как приносила свое сокровище, и казалось, могла делать это часами. Даже покатавшись, чтобы ей почесали брюшко, Джабел ложилась и глядела на хозяйку, в то время как сама Дарлин продолжала изображать удовлетворение. Когда Джабел наконец убредала в другую комнату или покидала дом через кошачью дверцу в кухонной двери, чтобы обойти дозором двор, Дарлин укладывала застывший трупик в непрозрачный целлофановый пакет и крепко его завязывала. Во всяком случае, память Джабел с возрастом не улучшилась. Кошка никогда не дулась из-за этих загадочных исчезновений.

Целлофановые пакеты отправлялись в металлический бак, который дважды в неделю опустошал городской мусорщик, собравший в один пакет обычный мусор Дарлин, а в другой то, что шло в переработку: бумагу, пластик, бутылки и консервные банки. Если у мусорщика и были какие жалобы на мешки с крохотными хвостами, крыльями, ногами и клювами, вслух он о них никогда не упоминал. Дарлин оставляла ему на чай, а на Рождество вынесла фруктовый пирог.

«Спасибо за это, спасибо за то,
Есть мало столь милых и добрых котов».

После того, как Джабел по совету ветеринара стерилизовали, Дарлин оставалось только смотреть, как кошка уныло и ко всему безразлично бродит по дому. На время ее дух и усы обвисли. Дарлин чувствовала, что в этом есть доля и ее вины, но сознавала, что это к лучшему. Ветеринар сказал, что, учитывая прогулки Джабел, Дарлин лишь чудом не стала бабушкой. Котята — товар неходовой. Раздать бы их не удалось, а сама мысль о том, что их усыпят, казалась невыносимой. И у Дарлин был не тот темперамент, чтобы устроить дома кошачью ферму вроде тех женщин, что всегда фигурируют в шутках соседей кошатников. Одной кошки для нее было вполне достаточно.

Но исцеление Джабел было быстрым и полным. Через каких-то пару недель она вновь стала самой собой, но без былой фривольности. Тело ее уплотнилось, мех стал жестче, темнее. И золотые глаза глядели теперь из глубоких глазниц. Она стала намного более серьезной кошкой и еще лучшей компаньонкой для Дарлин.

Джабел стала больше времени проводить в доме. Но когда она выходила на улицу, ее былые пределы — забор, ворота, дорога — растворились, чтобы уступить место дальним горизонтам. Она начала странствовать по всему городу. Эта новая для Джабел география тревожила Дарлин, которая сама ничего большего не желала, кроме как оставаться в крепких стенах собственного дома и сада.

На рынке, в магазинах и в церкви знакомые то и дело упоминали, что видели, как ее кошка бежит по какой-нибудь отдаленной улице, по чужому району, пересекает опасные автомагистрали. Дарлин подумала, не забить ли ей кошачью дверцу, но отказалась от мысли держать Джабел пленницей. Как бы ни беспокоили ее путешествия кошки, она испытывала и определенную гордость, восхищаясь смелостью и любопытством Джабел. Опасность, как знала Дарлин, есть цена свободы.

Даров не было долгие месяцы, никаких жуков, мышей или птиц, даже ни одного сухого листика, которыми Джабел когда-то так любила хрустеть. Дарлин вдруг осознала, что всю осень не пела кошачьей песенки. Но потом заботливая привязанность Джабел вернулась. Дарлин возилась на кухне, когда почувствовала холодок на уровне коленей. Она знала, что это внезапный сквозняк от кошачьей дверцы. И конечно, следом за сквозняком появилась проведшая ночь в городе Джабел. Присев у тапочка Дарлин, кошка потрясла тем, что держала в зубах. Дарлин вздохнула. Она было подумала, что это какой-то мелкий зверек, но быстро сообразила, что перед ней человеческий палец. Впервые в жизни Дарлин ударила свою кошку. Потом тут же подхватила Джабел на руки и принесла ей свои извинения. То, как и почему эта ужасающая дрянь оказалась там, где ее подобрала Джабел, не кошкина вина.

«Спасибо за это, спасибо за то,
Есть мало столь милых и добрых котов».

Завернув отрезанный палец в бумажное полотенце, Дарлин положила его в раковину и под взглядом Джабел пошла звонить в полицию. Когда на том конце ответили, она повесила трубку. Она подвергает опасности себя и свою кошку. Кто может знать, что скажут или сделают полицейские? В лучшем случае история окажется в газете и, вероятно, с фотографией. И чего ради? Палец уже безвозвратно потерян. Он слишком уже съежился, чтобы его можно было пришить, тут бессильны даже чудеса современной медицины.

Когда взгляд Джабел отпустил ее, Дарлин нашла чистый черный целлофановый пакет. Но это же не имеет смысла. Мусорный бак может перевернуть ветром. Еноты шастают повсюду. Если мусорщик найдет палец, торчащий из рваного пластикового пакета, Дарлин никак не сможет этого объяснить. Даже если она рассмеется над нелепостью самой мысли о беседе с полицейским, которой может потребовать такая находка.

Завернув палец в алюминиевую фольгу, Дарлин убрала его в морозилку. Ей нужно время, чтобы все обдумать. Джабел она обнаружила растянувшейся на коврике в ванной и долго громким голосом (скорее твердым, чем суровым) читала кошке нотацию. Разумеется, кошка понятия не имела о причинах столь длинной речи хозяйки и перевернулась на спину, чтобы ей почесали брюшко.

Три ночи спустя Джабел принесла домой новый сувенир. Он почти прятался у нее во рту. Кошка потерлась о ногу хозяйки, потом выплюнула ей под ноги чей-то глаз. Целый и неповрежденный глаз лежал на ковре в гостиной. Он как будто уставился на стену, где Дарлин развесила семейные фотографии.

С глазом управиться было сложнее. Он вроде был в порядке, но когда Дарлин ткнула в него салфеткой, из него начало сочиться какое-то желе. Ей пришлось соорудить совок из фольги, которым она переправила глаз в пустую консервную банку из-под редиски, а банку боком запихнуть в холодильник.

Дарлин была настолько расстроена этим глазом, что позабыла спеть Джабел кошачью песенку. Кошка же требовала своего — завывая, прыгала со стула на стол и обратно. Приятно было знать, что Джабел и вправду узнает мотивы и чувствует себя такой обделенной.

«Спасибо за это, спасибо за то,
Есть мало столь милых и добрых котов».

Дарлин выглянула в окно на полускрытую туманом луну, магнит, вытягивающий из его логова зло. Почесывая кошке брюшко, она объясняла ей, что времена настали сложные и что в сложные времена особенно важно держаться правил, хотя бы и самой установленных. Ошметья чужого кошмара, конечно, очень привлекательны, но следует бежать от соблазна и оставлять их, где лежат. Опасность случайного насилия не стоит путать с безделушками или цветами.

Джабел зевала.

Дарлин решила не смотреть больше новости по телевизору. Хотя она не совсем верила, что новости оказывают какое-то воздействие на Джабел, но кто скажет, что это не так. В каждом репортаже говорилось о гнили в городе, о стычках, об ужасных несчастных случаях, о зверских преступлениях, об обманах. По совету друзей она установила систему безопасности, которая должна была поднимать тревогу, если взломщик сломает невидимую печать. Ей также пришлось купить большую морозилку, поскольку Джабел продолжала собирать урожай с чужих улиц.

В консервных банках, в упаковках, в бутылках, коробках, бумажных пакетах и в пергаменте хранились у Дарлин части преступника или жертвы или того и другого, замороженные в ее собственном холодильнике. У нее были кусочки лица, обрывок скальпа, уши, пальцы ног, сама нога с вытатуированным на ней созвездием, полный набор мужских гениталий и сердце, больше смахивающее на печень. Сколько бы раз она ни пыталась вразумить Джабел, ее попытки терялись в кошачьем порыве угодить, дать что-нибудь от себя в обмен на исходящие от Дарлин любовь и тепло. И заслужить справедливую награду.

«Спасибо за это, спасибо за то,
Есть мало столь милых и добрых котов».

Время от времени Дарлин рассматривала свой тайный склад даров — недвижных, безмолвных, окостеневших под действием холода и времени, даров, которым вернули мир, простили, исцелили, превратили в магию, искупили, обратили в ледяной кристалл. Она дала своей коллекции имя — Эррол. Наделила Эррола историей, прошлым, настоящим и, что самое важное, будущим. Она краснела, признаваясь себе в том, что чувствует себя теперь не столь одинокой.

Джабел старела и становилась ленивой, но Дарлин побуждала ее выходить на охоту, дарила лакомствами и похвалами и, разумеется, кошачьей песенкой.