Проявление

Сегодня круглая дата, ровно десять лет я остался один, потеряв близких мне людей. Этим вечером я вспоминаю события того дня. Надо сказать, что за эти десять лет вряд ли был день, когда я не вспоминал и не прокручивал в голове то, что произошло. Безусловно, случившееся обусловило мою дальнейшую жизнь. Если мое существование вообще можно назвать жизнью. Но это другая история, сейчас я хочу рассказать, что же случилось ровно десять лет назад. Здесь, в небольшом городе на севере страны, я родился и вырос. То, что пережил я в тот самый день не дает мне покоя до сих пор. Постараюсь воспроизвести события того дня как можно более последовательно и точно, насколько это вообще может сделать главный персонаж и повествователь в одном лице.
***
Мне исполнилось тогда двадцать четыре года. Институт пришлось бросить из-за тяжелой финансовой ситуации в семье, днем я работал в местной страховой конторе на полставки, а ночью подрабатывал водителем такси. Денег едва хватало на жизнь. Жил я с младшей сестрой и матерью. Мать долго и тяжело болела, значительную часть зарабатываемых денег я тратил на ее лечение. Дорогостоящие процедуры и лекарства, оплата услуг приходящей медицинской сестры были главной статьей моих расходов. На оставшиеся деньги и жили мы с сестрой. Каждый день я просыпался с чувством тревоги за мать, представив, какие еще мучения выпадут на ее долю в этот день. Я просыпался, быстро завтракал и уходил на работу до глубокой ночи. Я уходил, а мать проводила весь этот день в борьбе с невыносимой болью, в борьбе за свою жизнь. Среди ночи я часто слышал ее крики. Крики рвали мою душу, но помочь я ничем не мог. Стыдно признаться, но когда я уходил по утру, то испытывал облегчение; я боялся ее, боялся того, с чем ей приходится жить. Боялся смерти, которая поселилась по соседству и ждала своего часа. Иногда я слышал ее дыхание в тяжелых вздохах больной матери.
Несколько дней к ряду шли дожди, тучи казались металлическими со свинцовым отливом. Они заглядывали в окна домов, впуская внутрь свои бесформенные тени; пустая комната наполнялась серыми молчаливыми гостями. Довольно долго я сидел в кресле, слушал равномерный шум дождя с редкими раскатами грома, полностью отдав себя во власть самого мрачного настроения. Сестру мне удалось отправить в летний лагерь. Один мой знакомый педагог работал там вожатым и помог оформить льготную путевку. У матери участились припадки, ранее использовавшиеся средства уже не давали ни малейшего эффекта. Доктор принял решение положить ее в госпиталь и применить наиболее радикальные методы лечения. Он так сказал мне. Но я понял, что болезнь дошла до финальной стадии развития и счет пошел на дни.
Я сидел и раз за разом прокручивал в голове как мать подозвала меня перед тем, как ее увезли, и сказала: "Как жаль, что я не смогу увидеть, как ты будешь дальше жить без меня, как повзрослеет твоя сестра и как счастливо будет жить она".
Каждый раз эти слова вставали комом в горле, болезненно сжимали сердце. Хотелось упасть на пол, дать волю чувствам и что есть сил рыдать. Хотелось бежать к матери, целовать руки и говорить, что никуда она не уходит, что она поправится, что она еще будет няньчить моих и сестринских внуков, что все будет хорошо. Только разум твердил, что все уже решено и вся боль сказанного матерью повисла в воздухе, не найдя ни того, кто эту боль утешит, ни того, кто за нее ответит.
За окном уже совсем стемнело, мне пора было на смену в такси. Пройдясь несколько раз по пустой квартире, я вышел на улицу. Дождь не переставал, порывистым ветром его сносило в сторону. Я накинул капюшон и пошел в сторону центра города под едким светом уличных фонарей. Свет на лица прохожих падал таким образом, что они казались мне зачем-то пробудившимися и разгуливающими по улицам города мертвецами. Наконец я дошел до таксопарка и зашел в теплый кабинет, чтобы взять ключи от машины и расписаться. Обычно там дежурил сторож, но сегодня его почему-то не было. На столе лежала записка: "Адам, если нелегкая погнала тебя таксовать в такую погоду, то бери ключ в десятом ящике, твоя машина в ремонте. И да хранит тебя Господь!". Порывшись в десятом ящике, я извлек оттуда ключ и вышел. Спустя пять минут я уже ехал за первым клиентом. Ну и рухлядь мне дали, ворчал я про себя, когда при переключении передач коробку заедало. С нескольких попыток, с ужасающим скрипом удавалось включить нужную передачу. Машина дребезжала и скрипела, как могла, и я надеялся, что закрепленный за мной автомобиль скоро починят и я больше не сяду за руль этой колымаги. Чтобы хоть как-то скрасить поездку, я нашел в бардачке старую кассету и включил ее. Заиграла какая-то старомодная заунывная песня. О чем песня сложно было разобрать из-за хрипа колонок и тарахтения двигателя. Но обрывок припева различить удалось, что-то вроде этого: "через боль и страдание, коль поверил ты, убежать ты сможешь, от своей судьбы, через боль-благословение". Не дослушав до конца, я вынул кассету. Только мелодия играла еще секунд десять после, но внимания я не обратил. Мыслями я был с матерью, представлял себе, как она там, одна в больничной палате, окруженная чужими равнодушными людьми. Я должен быть там, должен быть с ней все эти дни, сидеть рядом. Но страх сковывал меня, страх перед тем, как сильно она изменилась, страх перед тем, как изменится еще. Смутное чувство вины за что-то перед ней также не позволяло быть там.
Ехал я на самый конец города, в район, сплошь застроенный большими красивыми коттеджами. В дневное время мне нравилось здесь бывать: свежий лесной воздух, безмятежный шум деревьев, несколько живописных прудов. Но сейчас это место казалось мне жутковатым: воздух пах ночной тревогой, деревья звучали как будто зловеще, в пруду отражалась луна, верная спутница всех темных дел. Красивые коттеджи напоминали скорее безвкусные замки времен средневековья, за стенами которых творилось бог знает что. В одном из таких замков и ждал меня припозднившийся клиент. Я остановился у ворот, дважды посигналил. В доме свет горел во всех окнах, но никого в них видно не было. Подождав минут пять, я решил выйти из машины. Дождь лил сильнее прежнего. Ботинки мои сразу увязли в грязи. Тут я услышал шаги по асфальтированной дорожке за забором дома. Затем открылась калитка, из которой вышел человек в чёрном кожаном плаще. Он, ни говоря ни слова, прошел мимо меня и сел на заднее сиденье такси. Вслед за ним я сел за руль и, не успев спросить пункт назначения, получил от пассажира листок с написанным на нем корявым почерком адресом. По спине пробежал холодок, ведь ехать предстояло в госпиталь, тот самый, где сейчас находится мама.
Молча смяв листок, я тронулся. От дождя дорогу кое-где размыло и пару раз я чуть не застрял. Встать в грязи на краю города среди ночи с этим человеком в чёрном было последнее из списка того, чего бы я сейчас желал. Наконец, после маневров среди луж и грязи на грунтовой дороге, я выехал на асфальт. Тишина была совершенная, только порывы ветра с дождем да шум двигателя и скрип тормозных колодок создавали хоть какой-то живой фон нашей поездке. Пассажир закурил сигарету, лишь ее тлеющий уголёк напоминал о его присутствии. Лица его я разглядеть не успел ни когда он прошел мимо меня, ни когда он чиркнул спичкой, зажигая сигарету. Как будто бы его и не было вовсе. По пути то и дело встречались автомобили у обочины и в кувете. Ехать следовало осторожно и я сбросил газ, тем более, что старая машина не вызывала во мне особого к ней доверия.
Продолжали молчать. Да и вряд ли я хотел с ним беседовать. Кем был этот человек и зачем он направлялся в госпиталь среди ночи? Попасть в это время к кому-то из пациентов невозможно. Может быть, он там работает. Или же пассажир не знает точного адреса, а госпиталь использует как ориентир.
Едва докурив сигарету, он закурил следующую. На этот раз я успел мельком разглядеть его, когда он поджигал спичку. Высокий ворот черного плаща скрывал большую часть его бледного, и, как казалось, болезненного лица. Черные очки выделялись на фоне бледной кожи. Я открыл окно, дав сладковатому дыму выветриться. Свежий ночной воздух с брызгами от дождя приятно увлажнил лицо.
Спустя пять минут показались огни госпиталя, который располагался в старом пятиэтажном здании. Даже при слабом свете фонарей по периметру можно было хорошо разглядеть, в каком состоянии находился госпиталь: на обсыпающемся местами здании виднелись глубокие трещины, иные из них начинались прямо из фундамента. Остановившись у парадного входа, я доложил, что мы прибыли в пункт назначения. Возникла минутная пауза, после чего пассажир достал пару купюр, молча протянул их мне и так же молча вышел из машины. Проводив его взглядом, я некоторое время сидел в машине и думал, что, в каких-нибудь ста метрах и через несколько стен от меня, лежит мама. Лежит на жесткой больничной койке и думает о разных вещах: о прожитой жизни, о неизбежной скорой смерти, о том, как сложатся наши с сестрой судьбы. Надеюсь, что в этот поздний час она просто спит, не ощущая ни боль, ни тревогу.
Совсем уже забыв про странного клиента, я выехал с территории госпиталя. На пустынной дороге я имел неосторожность разогнаться, за что и поплатился. Шины были наполовину стерты, а автомобиль реагировал на движение руля подчас непредсказуемо. Машину начало заносить вправо и на мокром асфальте я полностью потерял управление. После двух или трех переворотов машина оказалась в обочине, в луже густой грязи, которая и погасила скорость инерционного движения. Сколько времени я провел без сознания - не могу сказать. Очнулся я от резкой боли в лобной части головы. Глаза заливала кровь из ушибленного места. Слева от этого участка дороги шло строительство и потому на обочине то тут то там были подготовлены кучи с землей, песком, глиной. Сильный дождь замесил все это в одну большую и вязкую субстанцию, при попадании машины в которую я ударился головой о руль. После того, как очнулся, я осмотрел себя на предмет наличия травм. Кроме раны на голове повреждений не было, мне очень повезло. Тем не менее, тело ныло ужасно.
Выбравшись на дорогу, я сумел остановить проезжающее мимо такси. Водитель был мне знаком, он работал в том же таксопарке, что и я. Увидев меня, грязного, мокрого, с окровавленной головой, он был напуган не меньше моего. Расспросив о случившемся, он развернулся и решил везти меня в госпиталь. Да, в тот самый.
- Черт возьми, почему эту рухлядь до сих пор не пустили под пресс?! На ней не то, что себя, и других запросто можно угробить! Я бы не сел за руль этой машины, она ведь в аварийном состоянии! - сокрушался мой шофер, вытягивая из меня все новые подробности.
Очень скоро утомился от его болтовни и попросил о тишине. Он не обиделся, списав это на усталость и шок после аварии.
Он высадил меня у входа в госпиталь, где я с час назад высаживал того человека в чёрном плаще.
Внизу меня встретила сонная медсестра, наскоро осмотрела и выписала направление к дежурному врачу. Поднявшись на третий этаж, я некоторое время бродил, пытаясь отыскать нужный кабинет. Наконец я нашел его и вошел внутрь. Пожилой врач велел мне умыться. Затем он обработал мою рану перекисью водорода, перевязал голову и отправил отдыхать, настоятельно порекомендовав пару дней отлежаться дома. Проходя мимо отделения стационара, я остановился у стенда, на котором были указаны все пациенты, находящиеся на лечении. Поискав глазами, я увидел в нижнем левом ряду фамилию матери. Палата 202. С минуту я колебался, но все же принял решение хоть одним глазком взглянуть, как она там. Двери в отделение были не заперты и я вошел внутрь. Миновав десятка два палат, я нашел номер двести два. Остановившись, я долго всматривался в темноту комнату. Когда глаза мои достаточно привыкли к отсутствию света, я понял, что внутри никого нет. Я был в недоумении. Как это возможно. Где она могла быть? На этой стадии болезни мама не могла самостоятельно ходить в туалет. Возможно, на процедурах? Но почему в столь поздний час? Я посмотрел на циферблат на запястье - был ровно час ночи. Постояв в нерешительности минут пять, я пошел по направлению к выходу, в самых неопределенных чувствах. Догадки и предположения теснились в моей голове как пчелы в тесном улье, то вытесняя друг друга, то объединяясь в своём монотонном жужжании. Голова болела и плохо соображала. Я никак не мог прийти к какому-то определенному умозаключению. В конце концов я решил вернуться утром и все выяснить, а сейчас ехать домой и постараться хорошенько поспать.
Когда я вышел на улицу, по-прежнему шел дождь. Чтобы не намочить повязку на голове, я натянул ветровку поверх. На дороге я минут пятнадцать ждал хоть какой-нибудь проезжающей машины. Но желающих кататься в такую погоду было немного. Наконец я заметил вдали фары автомобиля. По мере его приближения я сумел рассмотреть фирменную цветовую раскраску местного такси. Машина остановилась и я с удовольствием забрался в сухой и теплый салон. Подсветка не работала и внутри было темно. Я назвал адрес и мы поехали.
Голова гудела от удара, все тело ныло от нескольких переворотов в машине. Неудивительно, что мысли никак не удавалось привести в порядок. Я старался не думать ни о чем, решив оставить решение вопроса с разбитым такси и местонахождением матери на утро, которое, как известно, мудрее вечера. Водитель чиркнул спичкой и закурил. Черты его лица показались мне знакомыми. Тишина в салоне и сладковатый дым вызвали мимолетное ощущение дежавю. Я склонил голову к стеклу и медленно глаза начали слипаться. Полоса из тускло освещенных улиц из окна автомобиля стала моим проводником в сон. Я наблюдал, как стою в кабинете у начальника и пытаюсь объяснить, как я попал в аварию. Формально вина за разбитый автомобиль лежала на мне. Никто в меня не въехал и под колеса не бросился. А неисправность автомобиля еще следовало доказать.
- Кто тебя заставлял садиться за руль этой машины? Что мешало осмотреть резину, поднять капот, а? Если ты выехал на ней, значит ты и только ты несешь ответственность за машину! - так кричал начальник, распаляясь и краснея с каждым словом.
- И не смей мне ничего говорить про дорожные условия. Я знаю, что шел дождь, кое-где был даже туман. Это не оправдание! Никто не заставлял тебя гнать как сумасшедшего, пассажир не самоубийца, потерпел бы. Ездить нужно уметь! Я знаю, что днем ты работаешь на другой работе. Уснул наверно за рулем, а? Признайся. Так или иначе, ты возместишь мне стоимость ремонта. И заплатишь компенсацию за простой.
Я хотел ему возразить, но, как част бывает во снах, не мог произнести ни слова. Начальник продолжал свою тираду, но звук голоса становился все тише, а он сам и его кабинет становились неразборчивыми - на смену приходил другой образ.
В нем я уже находился в своей комнате. Рядом никого не было, квартира была абсолютно пустой - ни мебели, ни моих вещей, ни вещей матери и сестры. Абсолютная пустота, голые стены с оборванными обоями и нарисованными на них каракулями. Я лежал в кровати и у меня сильно кружилась голова. Кровать то и дело крутилась то по часовой стрелке, то против нее. Я пытался встать, но ничего не выходило. Я сбросил одеяло и увидел, что одет я в больничную пижаму. Вдруг кровать остановилась и я услышал звонкое эхо приближающихся шагов. Как выстрелы они звенели в голове, с каждым разом все громче и громче. Дверь в комнату медленно приоткрылась...
В этот самый момент я проснулся от громкого хлопка дверью. Это водитель такси вышел из машины. Я протер глаза и осмотрелся. Куда он меня привез, черт возьми? Ряды высоких деревьев, образующие густой, темный лес по левую сторону, рядом небольшой пруд со сгнившим деревянным мостиком, и двухэтажный каменный дом, окруженный узорчатым забором из металлических прутьев. Не верилось, но это тот самый дом, откуда я забирал клиента перед аварией! Зачем меня сюда привез водитель? Почему не повез меня домой, а поехал на другой конец города. Я еще раз протер глаза, наивно веря, что когда открою их, то увижу свой дом, а не этот, появление которого можно списать на усталость и зрительный обман. Но нет, мое местоположение не изменилось, а декорации вокруг стали более реальны. Я вышел из машины и увидел шофёра, который открыл калитку дома и скрылся внутри. Я пару раз его окликнул, но без результата.
Ничего не оставалось, только идти за ним в дом. Шлепая по грязи, я преодолел путь от машины до забора и отворил калитку - она была незаперта. Сейчас я лучше разглядел этот дом. Стоял он посредине участка земли, имел необыкновенно высокую остроконечную крышу. Построен он был из белого кирпича, который местами покрылся грибком. Рядом росло высокое дерево, которое распластало свои тонкие ветви по крыше дома. Все окна в доме были завешаны темно-синими шторами, сквозь которые пробивался свет включенных ламп и абажуров.
Я взошел на крыльцо и постучал. Никто не открыл и я повернул ручку двери, в надежде, что она незаперта. Действительно, дверь открылась и я вошел внутрь. Передо мной был длинный коридор, с приоткрытой дверью в конце, за дверью горел свет. Неуверенной поступью я пошел к двери. Когда я открыл ее и вошел, я попал в слабо освещенный просторный зал. Посередине находились три гроба, установленные на подножках. Один маленький, обитый красным бархатом; другой тоже был обит красным бархатом, но побольше, третий был темно-синим и был прислонен к стене, так, что видна была мягкая внутренняя обивка белоснежно белого цвета. Что тут происходит, спросил себя я. Осторожной поступью я начал подходить ближе. Сердце бешено колотилось, голова разболелась сильнее прежнего и в висках стучала кровь. Когда я подошел к ближайшему из гробов и увидел, кто находится внутри, я едва устоял на ногах, ведь в нем лежала моя мать! Бледная, с зачесанными назад блестяще-черными волосами в чёрном платье. Нос ее заострился, лицо осунулось, глаза впали. Отшатнувшись, взмахивая в воздухе руками, чтобы удержать равновесие, я уперся в рядом стоящий гроб. Невообразимому ужасу и дикому отчаянию не было предела, когда в этом маленьком гробу я увидел свою сестру. Ее посеревшее лицо не имело никаких признаков жизни, но я как помешанный бросился к ней, тщетно пытаясь нащупать у нее пульс. Она была мертва, как мертва была мать. Два самых близких мне человека лежали рядом, устремляя взгляд потухших глаз куда-то в потолок, к огромной, заросшей паутиной хрустальной люстре. Первые минуты я как в помешательстве осматривал дом, пытаясь найти кого-то еще. Не обнаружив никого, я сел на пол у двух гробов и сидел, взявшись за голову, не давая себе отчета, что я вижу здесь и что происходит. Просидев так некоторое время, я услышал глухие шаги. По лестнице со второго этажа спускался человек, разглядеть его лицо мне не удавалось. Но по одежде, походке, силуэту я сделал твердый вывод: это тот самый человек, которого я забирал на такси и который же сюда меня и привез. Вскочив на ноги, я в ярости бросился к нему. Когда он опустил воротник пальто и ступил на освещенное пространство, когда я сумел разглядеть его лицо, я замер, отказываясь понимать и верить в то, что здесь происходит. Человек этот был моей копией, клоном, двойником, - как угодно. Только он был старше меня лет на десять, с тяжелым взглядом и оттенком горьких страданий в выражении лица. Он молча прошел мимо меня, взял третий гроб у стены и положил его на пол. Следом он заговорил:
Сегодня ты потерял двух людей, двух любящих тебя людей. Они любили тебя без памяти, любили за то, что ты есть. Мать ты убил своим равнодушием, своей холодностью. Ей как никогда нужна была твоя поддержка и участие, а ты уходил, всегда уходил, придумывая глупые оправдания. Сестру ты сбыл с рук на лето, доверил ее жизнь почти незнакомому человеку, - смотри, что ты наделал! Тебе лучше будет лечь в третий гроб, ты не представляешь, сколько придется тебе страдать... С этими словами он открыл крышку гроба и залез в него, скрестив руки на груди.
***
Не помню, где и когда я очнулся, где я был и что я делал. Помню, мне сообщили, что мама умерла той самой ночью, за пару часов до моего приезда в госпиталь. Она просила позвать меня, но дозвониться до меня не получилось и дома меня тоже не было. Моя сестра погибла той же ночью в лагере, пав жертвой несчастного случая и халатности вожатых. Надо ли говорить, что через несколько лет по стечению обстоятельств этот дом достался мне и я живу в нем и сейчас. Что произошло в том доме и что я видел и слышал - не возьмусь сейчас анализировать. Факт, что в тот день я лишился двух любимых людей. И мне кажется, что я и в ту ночь умер. Умер вместе с ними.