Кролики в долине

Я пишу это потому, что моя семья больше не говорит об этом. Кажется, я единственная, кто не забыл.

Я выросла на окраине Престона – маленького городка в южном Айдахо с населением около пяти тысяч человек. Ближайшей ко мне местностью являлась обособленная от остальных и заканчивавшаяся тупиком просёлочная дорога, носившая название Медвежий Ручей. Рядом с Медвежьим Ручьём жило не больше двадцати семей. Я не возражала против такой изоляции. Я жила в уюте, который обеспечивали обширные поля и близкое соседство, хорошо знакомое лишь сельским жителям.

Мы были сообществом мормонов, сильно сосредоточенным на церкви. Все девочки, включая меня, являлись участниками женской группы. А все мальчики – группы бойскаутов (которая также занимала какое-то положение в церкви в нашем районе). На местном стадионе у нас проходили вечеринки, посвящённые четвёртому июля, а в местном водохранилище устраивались заплывы. Это было хорошее, тихое сообщество.
Мой дом – девяносто двухлетняя ферма, приобретённая моим пра-пра-прадедушкой – располагался на небольшом холме, окружённом с одной стороны широким полем, поросшим травой, а с другой – извивавшейся вдаль грунтовой дорогой. На той стороне дороги находилась долина подле ручья. Южный Айдахо считался районом с пустынным климатом, так что за пределами вспаханных полей там не росло почти ничего, кроме сорняков и полыни. Долина подле ручья была исключением. Ручей поспособствовал тому, что рядом проросли толстые, переплетённые меж собой кусты козьей ивы. Поздней осенью мы обычно спускались в долину и собирали её белые пушистые семена, чтобы украсить ими изгородь вдоль наших дорожек от гаража до главного проезда.

Поскольку наши дома находились настолько обособленно, не было ничего необычного в том, что животные иногда спускались к нам с гор. Каждую зиму у нас в саду жила лосиха вместе со своим детёнышем. Так что и лев не оказался для нас чем-то неслыханным.
В то лето, когда мне исполнилось восемь (я помню это, потому что в тот год меня крестили), в наших краях несколько раз заметили небольшого горного льва. Мы ничуть не волновались. Большие кошки обычно держались поодаль от ферм и вскоре отправлялись дальше, искать более плодородную землю.

В то же лето мой сосед, Пайтон, работал над своим бойскаутским проектом. Он любил National Geographic и считал, что будет клёво сделать что-то подобное про нашу долину у ручья. Появление горного льва в наших краях чрезвычайно взволновало его. Он решил попробовать сделать снимки льва и по электронной почте связался с командой National Geographic, испросив совета на этот счёт.
Они посоветовали установить автоматическую камеру, которая делала снимки каждые пару секунд, в той области, где лев обычно появлялся. Они также посоветовали сделать какую-нибудь приманку, чтобы увеличить шансы на появление льва. Никто в наших краях не одобрил вариант с живой наживкой или падалью, так что у нас возникла другая идея.
Мы решили установить запись со звуками, которые издавал умирающий кролик, поставив её на повтор через ряд динамиков, спрятанных в ивовых кустах. Я помню тот момент, когда все копошились с аппаратурой, и я услышала звук в первый раз. Этот звук ужасен. Его описывали как звук, практически идентичный крику младенца. Если вы никогда не слышали его прежде, в интернете полно доступных онлайн записей. Оно стоит того, чтобы его прослушать.

Установили камеру. Установили динамики. Всё было идеально. Пайтон объяснил, что оставит оборудование на неделю, не прерывая работу ни камеры, ни динамиков, а потом придёт проверить. За это время наш запах выветрится из долины, и это усыпит бдительность льва, убедит его подойти поближе.

Поначалу я волновалась насчёт звука. Он был действительно ужасный, а наш дом находился ближе всех к установке в долине. Папа уверил меня, что звук не сможет распространиться так далеко, и я чувствовала облегчение, вернувшись домой в ту ночь. И он оказался прав. Долина была достаточно далеко, чтобы я ничего не услышала.

Я помню Пайтона в церкви на следующий день. Он был весь беспокойный и возбуждённый, его руки буквально чесались проверить оборудование. Но ему надо было выждать неделю, о чём каждый не преминул напомнить ему. Он не мог рисковать и спускаться вниз слишком рано, потому что это могло отпугнуть льва.

В ту ночь я проснулась от ужасного звука. Я села на кровати так ровно, словно палку проглотила. Глаза мои были широко распахнуты в темноте, а ногти так сильно впились в ладони, что следы от них остались там аж на несколько долгих часов. Я знала этот звук. Умирающий кролик. Он звучал слабо и отдалённо, как будто действительно доносился с долины. Но это было попросту невозможно. Ведь он звучал всю прошлую ночь, и я не слышала ни единой его секунды.

Я была слишком напугана, чтобы выбраться из постели и разбудить родителей. Запись всё играла и играла. Я заучила её наизусть.
На утро я, спотыкаясь, доползла до кухни на завтрак. Родители сидели за столом. У них под глазами были тёмные круги. Я была не единственной, кто слышал всё это.

Мама была абсолютно убеждена, что аппаратура сломалась. Она хотела спуститься вниз, в долину, и проверить её. Папа отказался. Он был добрым и мягким человеком. Он не хотел устраивать лишнюю драму. Он был уверен, что прошлой ночью просто случился сильный ветер, и именно он смог распространить звуки так далеко от долины, дальше их нормального диапазона. Он велел нам прислушаться, и мы так и сделали. И он снова был прав: сейчас мы уже ничего не слышали.

Мы забыли об этом и стали заниматься нашими обычными делами.

В следующую ночь это опять произошло. Я лежала в кровати спиной к стене. Крики были ещё громче, чем раньше. Но в этот раз было иначе. Они словно были ниже, чем я помнила их. И некоторые части были замедлены, как будто кто-то исковеркал запись. Временами запись не начиналась заново, а вдруг включалась с середины какого-то определённого отрывка.

За завтраком мама ничего не сказала. Но и она, и отец выглядели напряжёнными.

В третью ночь я набралась мужества встать у окна и посмотреть во двор. Целое долгое мгновение я стояла, как вкопанная, и руки мои тряслись, несмотря на то, с какой силой я стискивала их. Я вперилась взглядом в очертания деревьев во дворе. Абсолютно неподвижные. Даже лёгкий ветер не раскачивал их ветки.

Мама объявила, что на следующий день собирается наведаться к сёстрам в город и, возможно, проведёт ночь там. Она пригласила меня с собой, но в глубине души я всегда была папиной дочкой и решила остаться на ферме. В ту ночь я спала в родительской постели, рядом с отцом, но даже это не помогло. Не думаю, что и папа спал, поскольку он всю ночь провёл неестественно неподвижно.
Мы начали слышать эти звуки и днём. Я рисовала мелом на тротуаре, когда это случилось. Мои плечи напряглись, и волосы на шее встали дыбом. Прозвучал всего один крик. Короткий и высокий. А затем запись смолкла. Это произошло ещё несколько раз в течение дня, но вся плёнка целиком не проигрывалась. Только куски оттуда.

Позже, тем же вечером, отец Пайтона разъезжал по округе, сказав, что разыскивает их собаку – милого жёлтого лабрадора, который пропал утром. Папа извинился и сказал, что не видел его. Я смотрела на него, молча умоляя упомянуть тот факт, что мы опять слышали запись. Но он не сказал об этом ни слова. В конце концов, он был тихим человеком. И не хотел устраивать лишнюю драму.

Мама осталась у сестёр на целую неделю. Мы с папой не спали. К субботе крики можно было слышать весь день, хотя они казались совершенно отличными от того, что было на плёнке. Я не узнавала ни один из звуков, ни единый кусок. Иногда крики были тонкими и долгими, иногда не напоминали даже рычание.

Однажды, когда папа подогревал на обед мясной рулет, шум превратился в настолько злобный звук, что отец уронил тарелку, и та разбилась. Сидя за столом, я закрыла уши руками и зажмурилась, но это не помогло. Звук пробивал себе путь через щели между моими пальцами, встал комом в горле и заскрёб в грудной клетке. Шум продолжался целую минуту, а потом стих.

Папа дрожал. Это был последний из звуков, что мы слышали в тот день.

Пайтон пришёл в субботу вечером, спросил, можно ли пересечь нашу дорожку, чтобы собрать оборудование. Он был так возбуждён. С усталым облегчением я смотрела, как он исчезает в долине. Как только он заберёт оборудование, всё прекратится. Я не могла дождаться момента, когда, наконец, смогу проспать всю ночь.

Не прошло и минуты, как я заметила, что Пайтон возвращается обратно. Это озадачило меня. Нам потребовалось куда больше времени, чтобы всё расставить, так что я предположила, что потребуется столько же, чтобы всё собрать.

Дыхание моё перехватило, когда Пайтон подошёл ближе. Его глаза были огромными, а лицо – бледным. Что-то капало с его подбородка и рубашки. Позже я осознала, что это была рвота. Папа поймал его до того, как он упал, и потребовал рассказать, что случилось.
Пайтон не мог говорить. Он только плакал.

Мы позвонили его отцу. Я приглядывала за Пайтоном, пока его и мой отцы отправились в долину. Их не было очень долго. Когда они вернулись, лица их были мрачными. И они странно пахли. Я заметила нечто красное на руках отца и спросила, что не так, но они оба прошли мимо меня и тут же вызвали полицию.

Я хотела бы не видеть этого.

Камера была слегка повреждена. На ней можно было увидеть небольшие царапины и вмятины. Когда я подняла её, мои руки прилипли к пластику. Что-то липкое и пахучее покрыло экран, но включилась камера легко.

Первый комплект фотографий был нормальным. Всего лишь ряд кустов козьей ивы в свете ночной съёмки. Но когда я начала просматривать снимки, они довольно быстро стали странными. В какой-то момент угол обзора камеры изменился, словно кто-то скинул её. Большую часть кадра теперь закрывала трава. На объективе появились красные пятна и оставались там в течение всей съёмки. Одна из фотографий заставила меня остановиться.

На ней была фигура. Ну, или половина фигуры, потому что большая доля верхней части туловища не влезла в кадр. Я подумала, что это мог быть человек. Но это не выглядело как человек. Ноги существа были вывернуты, как у животного, и, кажется, ему было сложно удерживать себя в вертикальном положении. Помимо ног, в кадре была видна длинная тонкая рука. Что бы это ни было, оно, вероятно, наклонилось, поскольку его пальцы свисали где-то чуть ниже кривых коленей.

Следующий комплект отличался от предыдущего. Как будто теперь камеру кто-то поднял и держал. На первом снимке была долина в ночное время. А следующий снимок удивил меня. Мне пришлось внимательно присматриваться, чтобы понять, что там. В кустах лежал кролик, но его уши и большая часть скальпа были сняты. На следующей фотографии был тот же кролик, только длинная тёмная рука держала его на фоне неба. Его искалеченное тело висело, как нечто из кошмара.

В последующих фотографиях ещё несколько кроликов присоединилось к первому, и их уши и скальпы тоже были сняты. Затем кошка. И ещё несколько кошек. Потом собака, жёлтый лабрадор. Потом лев. На следующем фото было семь кроликов, три кошки, одна собака и лев. И все они лежали в ряд, глядя в одну сторону. Их лапы были расположены так, словно они маршировали. Будто на каком-то параде. Скальпы были сняты, и можно было увидеть маленькие белые блики от их черепов.

Последняя фотография была чересчур яркой. Как будто её сделали слишком близко и со вспышкой. Большую часть кадра занимал глаз, но он был жёлтый, и зрачок имел форму полоски, как у лошади. В нижнем углу можно было увидеть край рта. Там не было губ. Только зубы. Острые и маленькие, с широкими зазорами и красной десной между ними.

Я хотела бы не видеть этого.

Я слышала, как мой отец говорил с полицией. Они сказали, что динамики поломались. Запись проигрывалась только в первую ночь.


Оригинал истории: http://www.creepypasta.com/rabbits-creek/
Озвучено (англ.): http://www.youtube.com/watch?v=4TvrQPBZDjA
Перевела: Verlorenes Kind