Бумажная девочка

Бывали ли у вас такие воспоминания, — тревожные, режущие и пугающие, — что вы до смерти хотели избавиться от них? Помню, когда мне было лет семь, я увидел гибнущего птенца на дорожке у моего дома, такого крошечного, фиолетово-розового и противного, словно кусок подгнившего мяса. Его желтый клювик выглядел пластмассовым, из него был высунут язычок-иголка, а жизненные силы будто покидали его тельце через открытый рот. Он задыхался и безумно хотел выжить, пока его голубовато-серые глазки не закрылись синюшными веками. Эта картина преследовала меня годами, я упорно работал, чтобы забыть об этом скрюченном розовом трупике, припёкшемся к бетону, раскалённому летним солнцем, и вскоре от него остался один лишь след, по форме напоминавший какого-то зародыша, как тень жертвы атомной бомбы. Но есть у меня и другое воспоминание, которое уже давно меня будоражит. Я собираюсь поделиться им с вами лишь для собственного спокойствия, чтобы оно потеряло хоть часть своей силы и перестало возвращаться ко мне по ночам.

История о Бумажной девочке.

Её звали Элисон Копторн, тощее нечто с длинными, дистрофичными руками и ногами. Семья этой девочки была, по общему мнению, крайне бедной, что было видно по её невзрачной одежде и неопрятному внешнему виду. Её молочно-белую кожу часто покрывали не то укусы блох, не то ещё какие-то красные пятна, а коричнево-чёрные глаза пристально, но как-то совершенно бездушно смотрели на мир сквозь завесу волос цвета мочи.

Прозвище «Бумажная Девочка» было отнюдь не добрым. Скорее, насмешливым — жестокая издёвка со стороны детей из школы. В углу каждого кабинета стояла корзина для мусора, у которой Элисон всегда останавливалась, садилась, широко расставив ноги, и собирала использованную бумагу в свой исштопанный рюкзак. По каким-то мистическим критериям она выбирала листы, которые тщательно разглаживала, затем складывала и засовывала в свой рукав. Странное поведение её проявлялось и на площадке для игр: она перегибала своё гуттаперчевое, слегка инопланетное тело через оцинкованные края мусорных баков и умудрялась выудить оттуда вощеную бумагу, в которую дети заворачивали свои бутерброды.

Мы были достаточно жестоки, чтобы плюнуть или высморкаться в эту бумагу, а Элисон впоследствии обнаружила её и испачкалась в этой гадости. Ей будто не было дела до наших пакостей. Элисон просто хмурилась, вытирала руки о свой вязаный кардиган и складывала бумагу в сумку. Я был одним из самых добродушных ребят и, к тому же, таким же одиночкой, и порою я приберегал бумагу, а затем тихонечко подкладывал её в сумку Элисон в раздевалке. Как-то раз я застал её, когда она нашла мой лишний лист. Появилось ощущение, что я был свидетелем чего-то жуткого и даже запретного: она достала мой лист из сумки и прижала его к своему лицу, после чего сделала глубокий вдох. Её огромные глаза вытаращились на меня с нескрываемым ужасом, она наскоро запихала листок в сумку и убежала от меня как от огня.

Думаю, каждого в школе кто-то доставал. Даже того, кто сам изводил кого-то ещё. Со мной это делал грузный паренёк, известный под именем Джеральд Джонсон Младший. Не могу сказать точно, с чего вдруг началась эта вражда, но она была абсолютно безразлична всем, кроме школьников. Обыкновенно во время обеда он разыскивал меня по всей площадке, чтобы дать взбучку — прижимал меня к земле и пинал по рукам и ногам до тех пор, пока на глазах моих не выступали слёзы. Я проводил ночи, планируя, где мне на следующий день спрятаться от Джеральда.

Однажды, жарким и влажным летним днём, когда все были утомлены и капризны от духоты, Джеральд нашёл меня сидящим на платановом дереве около густых кустов льна, росших по периметру школы. Если говорить вкратце, то он влез на это дерево, а я столкнул его вниз, на что он выкрикнул, что, мол, меня ждет взбучка всей моей жизни. Но тут прозвенел звонок — нам пора было возвращаться в свои кабинеты. В этот момент я заметил Бумажную девочку, смотревшую на происходящее своими черными глазами сквозь полосы прямых жёлтых волос. Под шумок она что-то кинула в Джеральда, и когда это что-то достигло его, он завопил от боли и ярости, как настоящая свинья. Так визжать могут только мальчики в пубертатный период. На мгновение Элисон замерла, наблюдая за этим совершенно безучастным взглядом, затем бросилась в кусты льна и исчезла за широкими листьями. Естественно, Джеральд погнался за ней. После того, как он втиснул своё тело в убежище Бумажной девочки, последовало два коротких испуганных восклика. Я наблюдал со своего дерева за тем, как Джеральд выкатился из кустов с мертвенно-бледным лицом, а потом мигом унёс свои толстые ноги подальше от кустов льна. Тут же показалась и Бумажная девочка, спокойно, как и всегда, глядевшая вслед убегавшему хулигану.

Джеральд Джонсон Младший никогда не говорил о том, что же он увидел там, в кустах льна, и каждый раз, когда его спрашивали об этом, он убегал в слезах, обещая поколотить нас всех. Ходили слухи, что его родители однажды посещали дом Копторнов, который находился на окраине города у оврага, но им никто не открыл, так что они остались в беспомощном отчаянии. Учителя решили передать записку для родителей Бумажной девочки, чтобы те пришли на встречу, но я сомневаюсь, что она достигла адресата: Элисон аккуратно сложила её и сунула в свой рукав. Конечно, я сразу был записан в соучастники «инцидента с Джеральдом», и мне советовали держаться подальше от Бумажной девочки. Было понятно, что, скорее всего, её исключат, а имя своё пятнать я и так не хотел. Не знаю, с чего вдруг я решил предупредить её об этом, но я сел на свой велосипед и направился к дому Копторнов. Наверное, это из-за того, я «задолжал» ей.

Двор вокруг их дома был такой неухоженный, что аллея тонула в зарослях репейника и соплодиях каких-то других растений. Акации затеняли всё вокруг, но мне удалось разглядеть, что все окна сильно осевшего двухэтажного дома были заклеены бумагой. Элисон стояла у входной двери и торопливо закрыла её, выйдя из дома. Как только она заметила меня, на мгновение её ноздри раздулись, но она тут же успокоилась. Это был первый раз, когда Элисон заговорила со мной. Её голос был низким, сиплым и дрожащим, и при этом слегка рокочущим:

— Ты должен уйти, — сказала она.

— Тебя из школы хотят выгнать, — сказал я в спешке. — Я пришёл сообщить тебе об этом.

Тонкие пальцы Элисон вцепились в мою футболку.

— Там эта сука! — прорываясь сквозь настоящие джунгли двора, к нам приближались Джеральд и его такой же тучный отец, Джеральд Старший. Они преследовали меня по пути сюда.

Не говоря ни слова, Элисон рывком открыла дверь, втянула меня внутрь дома и тут же её захлопнула. Когда мои глаза привыкли к темноте, бледные кисти и руки коснулись моей головы и прикрыли мне глаза.

— Не смотри, — прошептала Элисон своим дрожащим голосом.

Оба Джеральда бушевали снаружи. Отец стучал своими массивными кулаками по двери, сотрясая раму и выкрикивая бессвязные угрозы. Элисон потянула меня за собой вглубь дома. Моих непокрытых рук и ног легонько касалось что-то странное и узорчатое, а также до меня всё отчётливее доносилось какое-то электрическое гудение. Потом Элисон заперла меня в каком-то небольшом шкафу и ушла, оставив в темноте. Фанерные двери этого шкафа были закрыты так плотно, что не было щелей, в которые я бы мог выглянуть.

Началась страшная суматоха: входная дверь поддалась, и Джеральд старший ворвался в дом, крича во всё горло. Были и другие звуки, но мне не нравится думать о них, потому что они пробуждают в воображении вещи, о которых лучше не думать.

Прижавшись к задней стене шкафа, я начал пинать дверь со всей возможной силой, пока хлипкое дерево не проломилось, и я не выполз на свет. Интерьера вокруг не было как такового: не было ни комнат, ни опор. Вместо этого были только огромные завитки, что-то вроде спиралей, сделанные из бумажных шестиугольных призм, каждая размером с ребёнка, и они заполняли абсолютно всё. Эти конструкции служили дому опорой.

Внутри каждой из шестиугольных ячеек находились существа, напоминавшие зародыши, они плавно извивались в какой-то золотистого цвета жидкости. Гуманоидные личинки с волосами цвета мочи, шестью бледными конечностями и коричнево-чёрными глазами.

Джеральд стоял, крича от ужаса, глядя на то, как Элисон повалила его отца на бумажный пол и пригвоздила его дополнительной парой белых рук, пока её «первые» руки с силой разжимали его челюсти, а полупрозрачная, выходящая откуда-то из-под юбки Элисон трубка с силой пропихивалась в его бордовую зияющую глотку. Как бы я не пытался забыть этот маслянистый, почти радужный блеск паучьих яиц, появлявшихся из этой трубки и провалившихся в горло ещё живого человека, он до сих пор он снится мне в кошмарах.

Джеральд среагировал раньше меня. Я не знаю, как ему вообще удавалось мыслить в тот момент, но в то время, пока глаза Бумажной девочки были закрыты в экстазе оплодотворения, мальчик достал зажигалку и поджёг бумажную опору дома. Огонь потихоньку поглощал стены, и мы с Джеральдом ринулись к двери, пока Элисон смотрела на нас; взгляд её коричнево-чёрных глаз был всё таким же хладнокровным и спокойным.

Мы с Джеральдом договорились никогда больше не говорить об этом. Пламя уничтожило всё здание: я до сих пор помню пронзительные, неземные вопли личинок Элисон, когда они, запечённые, были ещё живыми. Внутри, помимо этого, не было обнаружено ничего, кроме обугленных костей Джеральда Старшего со сломанными зубами.

Мы с Джеральдом Младшим не ходили в школу ещё в течение месяца, но когда мы в конце концов встретились, все наши детские обиды были забыты на фоне общей травмы. Мы столкнулись с тем, чего не должен видеть ни один ребёнок. Все мелкие шалости детей во дворе казались нам ничтожным ребячеством. Однажды, около платанового дерева, я всё-таки спросил Джеральда о том, что он увидел тогда в кустах льна, напугавшее до такой степени, что он даже рассказать не мог.

— Бумажную ячейку, такую же как те, что были в доме, — ответил он. По нашим спинам пробежал холодок. Мы добежали до кустов и буквально нырнули в них, прорываясь к укрытию Элисон. Бумажная ячейка оставалась там, раскрытая и пустая, и только Бог знает, куда делось то, что было внутри.

Сегодня я увидел желтоволосую девочку, проходившую у остановки мимо мусорных баков. Её одежда была невзрачна и заплатана во многих местах. Перед тем, как автобус, в котором я сидел, уехал, я заметил, как раздуваются ноздри девочки и как её бледные руки подносят лист бумаги к лицу.

Надеюсь, это не была моя бумага.