Цена волшебства

Говорят, от судьбы не уйдешь. Еще говорят: чему быть, того, как водится, не миновать, и если уж что на роду написано, то тут уж ничего не поделаешь.

Анна очень не любит пословицы и поговорки, а еще присказки эти дурацкие, отвороты и заговоры. Анна ведьма и знает, какова на самом деле цена волшебства.
А еще Анна не любит лето. Каждое лето – как жара перед грозой, как обещание скорой беды. Когда в мае рассеивается дымка цветения белых яблонь и сирень начинает терять свои лиловые метелки, Анна снимает платья, прячет в шкатулки бусы из зеленого бисера и золотые бабушкины серьги. Она убирает подальше гадальные карты, хрустальный шар, выбрасывает оставшиеся с прошлого года травы.

Не привлекать внимания. Ничем себя не выдать. Переживешь лето – переживешь весь год.

Ей двадцать семь. Последние десять лет каждое лето она прячет обкусанные в кровь пальцы в длинные рукава полосатого старого джемпера, залезает в старые джинсы, которые видели столько дорог и перекрестков, что настал день, когда даже в машинке пыль из них перестала выстирываться. И никаких тебе черных кошек, метел, котлов, зелий и чар. Только дожить бы до сентября, чтобы снова жить.

Анна смертельно устала. Не спасает ни кофе, ни водка, ни сигареты с отломанным фильтром.

– Все это очень тяжело, – говорит она стенам кухни и трет холодными узкими ладонями лицо. – Очень тяжело.

Потом наступает август – самое опасное время. В этот месяц Анна старается не выходить из дома, не подходить к окнам. Она не берет телефон и не сидит во «Вконтакте». Все решается в этот месяц.

Тридцать первого августа у нее кровь идет носом.
Давление шкалит, как у семидесятилетней старухи. Анна до последнего пытается отпаивать себя ромашкой и зизифорой, пока не понимает: если не пойти в аптеку, то придется вызывать скорую, а это уж точно знак судьбы.

– Черт бы их всех побрал! Горите в аду… – Анна шнурует ботинки и выходит в подъезд. По пути с пятого этажа до первого ей кажется, что все будет хорошо.

– Да я же выгляжу как панда-наркоманка! Кто на меня посмотрит-то? Только нурофен куплю, да домой. Тут идти один дом всего.

Анна бежит на улицу, а затем через дорогу – прямо к крыльцу аптеки. На котором сидит перед тремя ведерками с цветами седая беззубая женщина. Она смотрит на Анну, но как-то мельком и отводит взгляд.
Анна зажимает переносицу рукой, запрокидывает голову, открывает дверь.
Когда она снова выходит на крыльцо, цветочница тут как тут. Анна понимает – добегалась; она садится рядом, достает пачку Винстона, вытаскивает сигарету, тонкими, исцарапанными пальцами отламывает фильтр.

– Бабушка, неужели все? – спрашивает Анна.
– Да, милая.

Мимо проходит пара студентов. Низенькая девушка в джинсах, которые ей нелепо длинны, и в туфлях, которые ей тоже не по размеру, а с ней за ручку юноша – почти мальчик: волосы стянуты в хвост, счастливая улыбка на лице. Он останавливается, чтобы купить своей спутнице цветы. Анна видит, как он переводит взгляд с букетов сначала на ее колени, затем на руки, а потом смотрит прямо в глаза.

– Вот и все, – говорит она.

Говорит, как говорила уже не одну сотню раз в каждом перерождении. Как сказала в первый раз – шесть веков назад. Тогда – рыцарю. Потом он был принцем, крестьянином, примерным семьянином, доктором, плотником, военным летчиком, был молодым и старым, и всегда приходил летом.

Он узнает ее.

Берет цветы из ведерка и протягивает Анне, словно рядом с ним не стоит другая девушка. Старуха улыбается, отказывается от протянутых денег. Она давно живет на этом свете и знает, когда цветы – это не просто дань женскому тщеславию.

Анна берет цветы. Она знает, что юноша теперь не оставит ее.
Он – ее.
И еще Анна знает, что не доживет до Рождества. В первый раз это был костер и обвинение в колдовстве. Потом – вереница несчастных случаев. Она кладет букет на колени и закуривает сигарету.

Перед смертью, говорят, не надышишься.

Вечная любовь прекрасного рыцаря в обмен на бессмертную душу – разве это много? Разве дело того не стоит?

Анна устала. Смертельно устала от вечной любви.

Вечная любовь в обмен на жизнь – такова цена волшебства.